Двуликий Берия

Как вспоминал А.Л.Мясников, Сталин все время находился в бессознательном состоянии, иногда постанывал. Только на один короткий миг окружавшим показалось, что он обвел их осмысленным взглядом. Ворошилов сразу склонился над ним и сказал: «Товарищ Сталин, мы все здесь твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?», но взгляд больного уже ничего не выражал. Характерно, что о Берии, который будто бы говорил ругательные слова о Сталине, а потом признавался в любви к будто бы пришедшему в себя диктатору, Александр Леонидович ничего не сообщает. Да и вряд ли бы Лаврентий Павлович, с его-то опытом интриг, стал так подставляться перед коллегами по Президиуму ЦК, да еще в присутствии посторонних — кремлевских врачей. Скорее всего, этот эпизод Никита Сергеевич просто выдумал, чтобы показать двуличность Берии и оправдать свою последующую расправу с ним.

В ночь с 3 на 4 марта дежурившим профессорам несколько раз казалось, что больной умирает. Утром 4 марта кем-то была высказана идея, нет ли у Сталина еще и инфаркта миокарда. Из Кремлевской больницы быстро прибыла молодая врач, сняла электрокардиограмму и заявила, что у больного действительно инфаркт. Это заявление повергло присутствующих в панику. Ведь «врачей-вредителей» обвиняли как раз в том, что они якобы умышленно не заметили инфаркт у Щербакова и Жданова. А в прежних медицинских заключениях о болезни Сталина ничего не говорилось о возможном инфаркте миокарда. Жаловаться на боли, характерные для инфаркта, Сталин, почти все время будучи без сознания и лишившийся дара речи, никак не мог. А лейкоцитоз и повышенная температура могли быть следствием как инсульта, так и инфаркта. Положение спас Мясников, заявивший, что имеющиеся во всех отведениях электрокардиографические изменения не характерны для инфаркта миокарда. Он назвал их «мозговыми псевдоинфарктными электрокардиограммами», сославшись на то, что его сотрудники из Военно-Морской медицинской академии получали аналогичные кривые в экспериментах с закрытой травмой черепа. Он также высказал предположение, что такие кривые могут быть и при инсультах. Мясникова поддержали невропатологи, заявившие, что подобные изменения на ЭКГ действительно могут иметь мозговое происхождение. Вскрытие подтвердило это предположение. Основной же диагноз — кровоизлияние в головной мозг — был вполне ясен и никем не ставился под сомнение. В итоге консилиум не согласился с диагнозом инфаркт миокарда. В диагноз был, впрочем, внесен новый штрих о возможности очаговых кровоизлияний в миокард в связи с тяжелыми сосудодвигательными нарушениями на почве кровоизлияния в базальные отделы мозга.

Утром 5 марта у Сталина появилась кровавая рвота. На этом фоне произошло выраженное снижение артериального давления. Эта рвота озадачила врачей. Дежуривший в тот момент Булганин, по свидетельству Мясникова, стал посматривать на профессоров с подозрением, если не со враждебностью. Он поинтересовался у Александра Леонидовича причиной кровавой рвоты. Тот указал на возможность мелких множественных кровоизлияний в стенке желудка сосудистого характера в связи с артериальной гипертонией и мозговым инсультом, приведшими к кровотечению. Предположительный характер вызвал у Булганина неадекватную реакцию. Он угрожающе заметил, что врачи пропустили у Сталина рак желудка.

По воспоминаниям А.Л. Мясникова, весь день 5 марта члены консилиума лично делали инъекции, писали дневник болезни, составляли бюллетени. А на втором этаже собрались члены ЦК. Члены Президиума ЦК подходили непосредственно к больному, люди рангом пониже смотрели через дверь. Как вспоминал Александр Леонидович, соблюдалась очень строгая иерархия: «Ближе всех находились Г.М. Маленков и Л.П. Берия, далее К.Е. Ворошилов, потом Л.М. Каганович, затем Н.А. Булганин и А.И. Микоян. В.М. Молотов в то время сам был нездоров, болел пневмонией после гриппа, но он тоже 2–3 раза приезжал на короткий срок». Последнее еще раз доказывает, что тяжело болевший Вячеслав Михайлович никак не мог организовать отравление Сталина.

Любопытно, что из воспоминания выпал Хрущев. Однако можно предположить, что по иерархии он находился на одном уровне с Маленковым и Берией. Показательно, что Булганин подходил к Сталину позже Ворошилова и даже Кагановича, хотя формально находился в составе правящей «пятерки». Очевидно, к тому времени наследники Сталина уже распределили между собой посты и выделили новую руководящую «четверку»: Маленков как председатель правительства, Хрущев как руководитель секретариата ЦК КПСС, Берия и Молотов как первые заместители председателя правительства и руководители важнейших министерств — объединенного МВД и МИД. Кстати, наличие членов ЦК на даче Сталина, о котором вспоминает Мясников, подтверждает слова Хрущева о том, что перед самой смертью Сталина был проведен внеочередной пленум, где наследники распределили посты.