Двуликий Берия

Как из первого, так и из второго письма действительно вытекает, что Меркулов был нужен Лаврентию Павловичу прежде всего как спичрайтер речей и документов на русском языке (на грузинском языке спичрайтером был Шария). Ведь Всеволод Николаевич был не только высокопоставленным чекистом и генералом армии, но и драматургом, чья пьеса «Инженер Сергеев», изданная под псевдонимом «Всеволод Рокк», в годы Великой Отечественной войны шла на сценах ведущих театров страны. Что же касается решения чисто оперативных и политических вопросов, то здесь Берия больше доверял Б.З. Кобулову и другим лицам из своего окружения из числа коренных тифлисцев, хотя бы потому, что с ними многие вопросы он мог обсуждать на родном грузинском языке. Русский Меркулов, кавказских языков не знавший, так и остался для Берии чужаком. И своим первым заместителем в НКВД Берия вынужден был назначить Меркулова прежде всего из-за его русской национальности, поскольку понимал, что двух кавказцев во главе НКВД, грузина Берию и армянина Богдана Кобулова, Сталин не потерпит.

Из писем Меркулова явствует, что первые более-менее тесные контакты Берии со Сталиным относятся только к началу 30-х годов, в преддверии назначения Берии главой коммунистов Грузии и Закавказья, и что человеком, рекомендовавшим его Сталину, скорее всего, был Серго Орджоникидзе. Поскольку Орджоникидзе был одним из положительных героев советского коммунистического мифа, то его связи с Берией даже в перестроечное время замалчивались советской историографией. Впрочем, и связи Берии с Микояном тоже особо не афишировались. А ведь вторым человеком, рекомендовавшим Берию Сталину, был Анастас Микоян. Он мог знать Берию еще по Бакинскому Совету в 1918 году, и они точно контактировали во время последующей подпольной работы в Закавказье.

Хрущева и его товарищей по Президиуму ЦК письма Меркулова интересовали прежде всего с точки зрения поиска компромата на Берию и лиц из его окружения, из которого можно было бы составить какие-либо обвинения, пригодные для суда. Но Всеволод Николаевич в значительной мере не оправдал их ожиданий. Многое из того, что написал Меркулов, ни для следствия, ни для членов Президиума ЦК никакого интереса вообще не представляло. Неужели Хрущева и его товарищей могло потрясти, как Берия любил издеваться над теми, кто ниже его по положению, или что в своих действиях он исходил исключительно из своих личных интересов и стремился захватить как можно больше власти, подняться как можно выше в партийно-государственной иерархии. Ведь все то же самое можно было сказать о любом из членов Президиума ЦК, да и о функционерах более низкого уровня. То же самое можно сказать об утверждениях, что Берия не читал книг или плохо знал русский язык. Ведь Меркулов видел главным образом на работе, а там-то Лаврентий Павлович уж точно ничего, кроме газет и документов, читать не мог. Иначе бы его обвинили в том, что в рабочее время читает постороннюю литературу. А уж совет Берии нанять учителей по марксизму Меркулов наверняка и не думал Лаврентию Павловичу давать, чтобы тот не посчитал его за провокатора или же за идиота. Так и представляешь себе Берию, с затаенным дыханием внимающего мудрости парочки «красных профессоров». А ну как впоследствии кого-нибудь из этих профессоров признают «извратителями марксизма»? В каком положении тогда оказался бы Лаврентий Павлович? Что же касается владения русским литературным языком, то Никита Сергеевич владел им ничуть не лучше, чем Берия. Достаточно почитать неправленые стенограммы хрущевских речей.

Подобная ерунда могла Хрущева и его коллег только раздражать. Для солидных обвинений она не годилась.

Вот насчет работы Берии на мусаватистов — это было уже кое-что. Но и тут Меркулов разочаровал членов Президиума ЦК. С его слов выходило, что имеющиеся (или, скорее, имевшиеся до ареста Берии) документы свидетельствуют в пользу Берии.

Одним из доказательств версии, что Берия был убит задолго до суда, может служить то обстоятельство, что на следствии Берия, если верить опубликованным показаниям, отрицал свою службу в мусаватистской контрразведке, а перед Специальным Судебным Присутствием заявил: «Я долго скрывал свою службу в мусаватистской контрреволюционной разведке. Однако… даже находясь на службе там, не совершил ничего вредного». Отчего было ему не сказать, что к мусаватистам был послан по заданию Орджоникидзе (это ведь установило проведенное по поручению Сталина расследование) и что никогда он службы в мусаватистской контрразведке не скрывал, честно писал об этом в автобиографии!

По преданию, когда Роман Андреевич Руденко уже после ареста Берии явился допрашивать Абакумова, тот спросил: «Ну что, Никита теперь у нас стал самым главным?» — «Как ты узнал?» — поразился Руденко. «Ну кто же, кроме него, назначит тебя, мудака, генеральным прокурором?» Роман Андреевич поднаторел на фальсификации политических дел еще в период Большого террора 1937–1938 годов, когда он был прокурором Донецкой области, так что фальсификация дела Берии была для него занятием привычным.