Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Повелитель был вынужден следить за Тором и, казалось, был полностью поглощён этим ответственным занятием. Я не могла закричать, никак не могла обратить на себя его внимание, да и если бы сумела, это значило лишь пустить хитрый замысел по ветру, раскрыть себя и оказаться в кольце из яростных турсов, вооружённых донельзя. Огненного рубина со мной больше не было. Меня никто не услышит, не вспомнит. Похотливые волосатые руки спустились ниже, дрожащие от вожделения пальцы распускали перевязь моих штанов и проникали за пояс. Когда они коснулись низа моего живота, я ощутила, как обмерла, воля отказала мне. Что-то оборвалось, и я обмякла в чужих гадких руках. Блуждающий взгляд вновь устремился на мужа, которому я теряла верность с каждой минутой, и к своему ужасу я осознала, что он смотрит на меня. Угадала это по повороту головы, по кулакам, сжавшимся так, что побелели костяшки пальцев.

Локи наблюдал за мной. За тем, как я нахожусь во власти другого мужчины и не могу ему воспротивиться, как его быстрые шаловливые пальцы гладят сдавленную грудь под свободной рубашкой, не вылезают из штанов, даруя возбуждение, смешанное с ужасом и отвращением. Его мужское достоинство уже давно упиралось мне между ягодиц, заставляя цепенеть всё сильнее. И я не знала, что убивало меня больше: нетерпеливые волнообразные движения его бёдер или дрожащие от бешенства руки супруга. Мы оба оказались пленниками одной нелепой ситуации, чужого вероломства и должны были принять это как данность или прервать игру. Однако притворство ожидало скорое завершение: близился тот момент, когда жених и невеста должны были соединить руки, но прежде Трюм обязался заплатить свою цену и отдать молот Мьёлльнир за Фрейю. Нужно было продержаться всего чуть-чуть…

Щёки горели, а на глаза наворачивались слёзы бессилия и оскорблённой гордости. Когда язык чужака коснулся моего уха, я стиснула зубы, чтобы не закричать. Вопреки моей воле, разум затуманивался, неверная плоть брала верх. Я дрожала всем телом, но уже не понимала: от страха ли, ненависти или возбуждения. Ощущая, что я начинаю поддаваться его рукам, а может, просто не выдерживая вожделения, Бьярн схватил меня за плечо, поднялся и потащил меня за собой прочь из зала. Ноги не подчинялись мне и заплетались, и вскоре я скрылась в полутьме, утратила последнюю связь с богом огня, и постыдное порочное наваждение начало овладевать мной всё быстрее.

— Что… Что ты сделал со мной?.. — неслушающимся языком с трудом выговорила я, ощущая, как земля уходит из-под ног. Я не могла быть такой, это страшная ложь, морок. Я бы никогда не возжелала другого мужчину, особенно такого неприятного и отталкивающего, как чернявый полукровка. Последний, не колеблясь, затащил меня в тесный мрачный зал, может, и вовсе отведённый прислуге, бросил на пол, избавился от штанов, трещавших по швам.

— Короткое, но о-очень полезное заклинаньице, — подтвердил мои худшие опасения мерзавец, сладострастно улыбнувшись и пройдясь несколькими быстрыми движениями по своей напряжённой плоти. В тот миг, задохнувшись от возмущения, смешанного с навязанным вожделением, я поняла где-то на окраине сознания, насколько гармоничен и не обделён природой бог огня, но, оказывается, вовсе не все мужчины могли похвастаться его достоинствами. Тонкий, как и весь Бьярн, гораздо более короткий, чем я привыкла, он вызывал во мне скорее сострадание, нежели должный трепет и восхищение. И всё же чужие чары порабощали меня. Я почти не сопротивлялась, когда он раздвигал мои бёдра в стороны, дивясь заманчивой гибкости, когда прорезал в положенном месте полосу в ткани небольшим клинком, чтобы не возиться со штанами.

Я подыграла ему, но не сдалась. Преодолевая морок, я следила за кинжалом, впопыхах отброшенным в сторону, и стремилась незаметно дотянуться до него. Как слуга я не могла носить при себе оружия, а спрятанный за пазухой нож ловкий Бьярн — да поглотит тьма Нифльхейма и его самого, и проклятую ловкость! — обнаружил и отнял сразу. Край его мужской гордости прошёлся по внутренней стороне моего бедра, поднимаясь к самому сокровенному. Его прикосновение обожгло кожу, отрезвило, и я поняла: сейчас или никогда! Извернувшись, схватила клинок и подалась вперёд, приставляя его к горлу чужака. Он лишь ухмыльнулся, снова показывая хищный оскал.

— Не старайся понапрасну, — с паскудной насмешкой протянул он, поглаживая ладонями мои бёдра, но всё же замерев в нерешительности, — тебе не превозмочь чары, не унять жажду плоти, — руки дрожали и ходили ходуном, но я крепко, судорожно сжимала кинжал. И всё же не могла. Не могла убить его, освободиться. Были ли виной тому упомянутые чары или моя нерешительность, но я не находила в себе сил перерезать мерзавцу горло, хотя кисть моя призывно вздрагивала. И вместе с тем так же призывно покачивались бёдра. Рассудок и морок разрывали меня пополам. И он знал это. — Ни одной привязанности, даже самой искренней, не преодолеть заклинания самой Г…