Двуликий Янус. Спорт как социальный феномен. Сущность и онтологические основания

Вообще физическое воспитание в Египте носило четко выраженный социально-классовый характер, поскольку было личным, а не государственным делом, доступным преимущественно богатым слоям древнеегипетского общества. Кроме того, оно тяготело к военно-физическим упражнениям, требовавшимся для военной и трудовой деятельности в рядах ополчения (задействованного также и на общественных работах), подстраивалось под практиковавшиеся виды вооружения и ведения боевых действий. «Сведений о регулярной физической подготовке или о соревнованиях внутри египетской армии до нашего времени пока не обнаружено. Вероятно, это связано с тем, что Египет постоянно вел войны, и солдаты становились опытными военными через пару лет без каких-либо специальных тренировок» [там же, с. 20]. Этот фрагмент для нас особенно показателен: во-первых, он отражает раздельность и несмешиваемость религиозных состязаний, с одной стороны, и воинской подготовки – с другой; во-вторых, он доказывает, что военно-физическое воспитание в Древнем мире было производным от специфики ведения военных действий, применяемого в них вооружения, а не наоборот. Вместе с тем в указанном фрагменте отражено недопонимание авторами особенностей боевой подготовки, немыслимой без регулярно проводимых упражнений с оружием и без него, что не позволило им понять и реальную роль единоборств в обеспечении «военного опыта», да ещё и к тому же приобретаемого всего лишь за «пару лет».

Эксклюзивный вклад в сокровищницу мирового физического воспитания внесла древнекитайская культура. Именно от нее во многом берет начало направление лечебной гимнастики, системно представленное единство медицины и физической культуры. Авторы верно отмечают, что в древнем Китае «с помощью опыта лечения с использованием движений были разработаны методы воздействия на функционирование человеческого организма» [там же].

Однако их ссылки на древние китайские книги и данная ими интерпретация древнекитайского физического воспитания не всегда близки к истине. Например, мы уже неоднократно писали о неверном транскрибировании слова «гунфу», имеющего десятки смыслов и значений, но в обобщенном варианте означавшего «мастерство», «совершенство», «работу по совершенствованию», «путь достижения мастерства». Поэтому в написанной в III тыс. до н. э. (возможно, сам факт и время рождения этого труда сильно искажены) книги «Гунфу» (а не «Кунфу») перечисляются многочисленные гунфу-практики, далеко не всегда имевшие отношение к физической культуре, объединенные лишь самой общей, традиционно китайской идеей мировой социально-этико-политической гармонии, мистического Порядка, материализованного в Поднебесном государстве «Чжун Го» или «Чжун Хуа». Отсюда некоторая путаница в систематизации и несколько принудительный характер типовой военной соотнесенности гунфу-практик, частичная и поспешная (не конкретно-исторически данная) взаимоподмена народного, религиозно-магического, военно-религиозного типов единоборств и боевых искусств.

Помимо лечебно-терапевтической гимнастики у древних китайцев отмечается наличие систематизированной (уточним, относительно независимой от религиозного культа) военной подготовки, включавшей гонки на колесницах, упражнения по стрельбе из лука, с копьем, по рукопашному бою.

Не полностью и не до конца идентифицированы авторами социальное происхождение и принадлежность боевых танцев, «танцев, исцеляющих бесплодие», так называемых «танцев умерших», изображающих «подвиги предков» [там же, с. 21]. По ряду причин мы бы отнесли указанную танцевальную практику к религиозно-магической сфере социальной деятельности, что, в свою очередь, проясняло бы ситуацию с воспитанием китайских мальчиков в «специальных заведениях», уточняя храмово-монастырский, а не светско-государственный характер этих заведений.