Двуллер-3. Ацетоновые детки

– На машине покататься хотел… – проговорил он и сам понял, что убивать ради этого четверых как-то чересчур. И тогда добавил: – Долги материны раздать…

Он посмотрел на Гранкина, но ничего не понял по его непроницаемому лицу.

– Я хотел пожить хоть день как человек! – закричал Тимур. – Как человек! Почему одним – все, а другим – ничего?!

– Ну и как – пожил? – все с тем же непроницаемым лицом спросил Гранкин, отваливаясь на спинку стула.

– Пожил! – с вызовом ответил Тимур.

– Вот это – пиво, водку, коньяк пить два дня и какую-то затасканную давалку втроем трахать – это «как человек»? – спросил Гранкин, сверяясь по протоколу. – Спать в заблеванной машине – это «как человек»?

Тимур молчал.

– Жить как человек – это детей рожать и воспитывать их людьми… – наклонившись к нему, тихо сказал Гранкин. – Строить, сеять, пахать – вот это жить как человек.

– Ты прям как учитель… – усмехнулся Тимур.

– Ты, ублюдок недоношенный, ко мне на «вы» обращайся! – внушительно сказал Гранкин и вдруг, выбросив вперед правую руку, ударил Тимура кулаком в лоб. Тимур полетел вместе со стулом на пол.

Гранкин встал и подошел к Тимуру.

– Охуел, мусор?! – бормотал Тимур.

– А что случилось? – удивленно, округлив глаза и всплеснув руками, спросил Гранкин. – Ай, упал мальчик! Не ушибся?

– У меня есть права! – вдруг вспомнил Тимур (видел в каком-то фильме). Гранкин наклонился и коротко ударил Тимура в живот. Тимур скорчился, хватая воздух раззявленным ртом.

– У тебя скоро будет право сосать все хуи в камере на пятьдесят человек… – сказал Гранкин. – Уж я позабочусь. И священная обязанность раздвигать задницу перед каждым, кто тебя захочет.

Он поднял Тимура за ворот и усадил на стул.

«И ведь не дадут ему больше десяти лет… – тоскливо подумал Гранкин. – Гуманисты хреновы!».

Глава 19

– Такие у нас нынче законы – больше десяти лет не дадут ему… – повторил Гранкин. – 16 лет щенку, несовершеннолетний.

Перед ним сидели Бесчетнов и Петрушкин. Про то, что убийца взят, они узнали лишь час назад и сразу же приехали сюда, в районную прокуратуру, где работала следственная бригада. Гранкин дал Петрушкину прочитать протокол допроса Кулика – так было легче, не надо было говорить про детей, про их разбитые головы и брызгавшие в стороны мозги. Петрушкин, прочитав, нахохлился, но не заплакал. Гранкин полез в стол и вытащил оттуда бутылку водки, но Петрушкин отрицательно покачал головой. Отказался тогда и Бесчетнов, хотя ему уже давно хотелось выпить.

Гранкин выложил на стол то из вещей Петрушкиных, что нашлось при обыске в доме Куликов. Повыбрасывав многое из вещей загубленной им семьи, Тимур все же кое-что и оставил: небольшую пузатую коричневую сумку с петлей вместо ручки, флакон с мужским парфюмом, широкий кожаный ремень и что-то еще. Среди всего этого Петрушкин вдруг увидел фотоаппарат. У него замерло сердце.

– Можно? – спросил он у Гранкина, протягивая руку к камере. Гранкин кивнул.

Петрушкин взял маленькую серебристую вещицу – он знал, что сын купил ее как раз перед этой поездкой.

– Вот здесь… – подсказал Петрушкину Бесчетнов, показывая, где включается камера. Петрушкин нажал на кнопку, внутри что-то загудело, выкатился объектив, а на обратной стороне засветился экран. Петрушкин и сам знал, как управляться с такой техникой. Он нажал кнопку, чтобы посмотреть отснятые кадры.

Пьяные рожи Тимура и его дружков – это было первое, что он увидел. Железные обручи, стягивавшие душу Петрушкина все эти дни, не выдержали и лопнули. Петрушкин заплакал. Он положил фотоаппарат на стол и прикрыл глаза рукой.

Бесчетнов взял камеру. Гранкин стоял у него за спиной. В аппарате было отснято меньше тридцати кадров. Бесчетнов перелистал так, чтобы попасть в самое начало. Вот верблюд. Вот перевал – тот, с которого Петрушкин позвонил матери в последний раз. «дорогой гость, счастливого тебе пути!» – прочитал про себя Бесчетнов плакат, возле которого стоял на фотографии Алексей Петрушкин.

Он перелистнул еще и сердце его замерло – это были фотографии, сделанные уже на той самой стоянке, где Петрушкины встретили свою смерть. Только на снимках они все были еще живы. Вот Петрушкин рубит дрова. Данил с огурцом. Алина стоит возле машины, а из окна выглядывает Аким и смеется.

Потом было пять черных кадров. Гранкин и Бесчетнов переглянулись.

– Это, видимо, момент убийства. Фотоаппарат был у погибшего на ремне в чехле… – сказал Гранкин. – Когда он упал, аппарат сработал под его весом.

Бесчетнов перелистнул – на экранчике было лицо Кулика. Лицо как лицо. То, что он сколько-то минут назад убил четверых человек, никак не отразилось на этом лице.

– Я его спросил – зачем?… – сказал Гранкин.

– И что он? – спросил Петрушкин-старший, уже справившийся со слезами.

– Говорит – хотел красиво пожить… – ответил Гранкин. – Мол, почему одним все, а другим – ничего…