Двуллер. Книга о ненависти

Когда-то Уткина была молодая и ходила в короткой юбочке. Про соревнования тоже не врала. Как и где ее жизнь повернула не туда, она и сама не знала. Мать, пока была жива, говорила ей, что она «провыбиралась»: каким мужикам дала от ворот поворот! Уткина до сих пор делала вид, что гордилась этим и довольна жизнью на все сто. Она разыгрывала эту роль на работе, перед таксистами, да и перед собой, дома, наедине, не снимала этой маски. По утрам, садясь к зеркалу, она старалась на себя не смотреть, пока на лице не положен первый слой пудры или тонального крема. Потом был второй. Потом была помада, тени, тушь – много еще чем рисовала она у себя на лице маску счастья.

На суде она узнала, что один из задержанных летчиков погиб – помер от полученных в драке травм. «Слабак!» – сказала она тогда Давыдову. «А вот ты ничего, сильный…» – тут же начала ластиться к нему, надеясь, что перепадет ей от него немного молодой энергии. Про летчика она очень скоро забыла, и за десять лет вспоминала так, вскользь. Ну погиб, и что? «Надо меньше пить!» – говорила она, когда вспоминала эту историю в пьяных компаниях.

Она, куда деваться, слышала, какие шутки о ней отпускают таксисты и вокзальные менты. Таксисты не раз и не два подпаивали ее так, что потом она, временами приходя в себя, обнаруживала себя в клубке потных голых мужских тел. Но она старалась такое быстрее забыть и забывала.

Сегодня ей пришлось хуже обычного: таксисты, которых разобрало на шутки, подпоили ее и отдали в аренду в опорный пункт милиции, в будку, стоявшую тут же, на привокзальной площади. Менты не церемонились с ней: трахали сначала вдвоем, потом куда-то позвонили и, задорно воя сиреной, приехал целый наряд. Правда, пару ментов отказались, увидев, какого качества «товар», и это удивительным образом обидело Уткину.

Ближе к полуночи менты вытолкали ее из будки едва ли не голую. Она стояла со своей одеждой в охапке прямо на площади. Кругом, недоуменно глядя на нее, шли на вокзал и с вокзала люди. Менты вышли из опорного пункта и кричали: «Эй, одевайся! Женщина, мы вас сейчас задержим за нарушение общественного порядка!».

– Я чемпионка по бальным танцам! – закричала она сквозь слезы.

– По ебальным танцам! – заржали в ответ менты. – Иди отсюда, пока мы на тебя жалобу по закону о правах потребителей не накатали за некачественную услугу и просроченный товар!

И, довольные этой шуткой, они заржали еще громче.

Она накинула на свое почти голое тело пальто и пошла одеваться на вокзал в женский туалет. Но туалет был платный, а у нее в карманах как назло не было ни гроша («Должны были быть деньги, никак менты вытрясли, что за народ…» – горестно думала Уткина). Так и не одевшись, она снова вышла на площадь. В голове стояла пьяная муть. Она никак не могла сообразить, где же ей одеться, и в конце концов махнула рукой – поеду так. (В голову ей не пришло и то, что денег нет и на проезд). Она медленно пошла к видневшемуся на остановке автобусу, но не успела дойти, как он, шикнув дверями, уехал. Тут Уткина увидела, что к остановке поворачивает другой автобус, и, чтобы не упустить и его, заторопилась – было уже к полуночи, как бы этот автобус не был последним. Но в тот момент, когда она уже почти добежала, что-то вдруг толкнуло Уткину в спину и она, не удержавшись, перелетела высокий бордюр. Водитель автобуса вдавил тормоза в пол, но огромная машина скользила по обледенелому асфальту, накатываясь прямо на Уткину. В глаза Уткиной ударил свет фар. Автобус переехал ее сначала передними колесами, потом зацепил днищем и протащил по асфальту. Она выскользнула и правой ногой попала под задние колеса. Нога хрустнула. При этом удивительным образом Уткина все это время была жива. Когда автобус остановился, она уцепилась за какую-то железяку под днищем и потянула себя из-под автобуса, крича: «Эй! Эй!»…

Она высунула голову из-под автобуса. Какие-то люди уже подбежали, из автобуса выскочил водитель. Все суетились вокруг нее, одни кричали, что надо достать, другие – что трогать до приезда врачей нельзя. Уткина слушала весь этот базар удивленно, как не о себе. Тут какая-то девчонка протиснулась к ней и прошептала, наклонившись почти к самому лицу: «Это тебе за моего отца, старая сука!» «Какого отца? – думала Уткина, хрипло дыша и чувствуя, как переломанные ребра впиваются в легкие и горло заполняет пузырящаяся кровь. – Какого отца?»

– Ты чего, дура, – вдруг внятно сказала Уткина. – Какого отца?

– Мой отец летчик Георгий Зощенко, и из-за тебя, тварь, он погиб! – ответила Наташа почти шепотом, наклоняясь как можно ниже к окровавленному лицу Уткиной. – Помнишь, тогда, в трезвяке?!

– Надо меньше пить…. – прохрипела Уткина. – Пить надо меньше…

Наташа встала и ушла. К автобусу, растолкав людей, пробились менты.