Двунадесятые праздники и Святая Пасха

Спаситель (см.: Мф. 12, 16; 16, 20; 17, 9; Мк. 5, 43; Лк. 5, 14). Теперь, ввиду страданий, мечтательность народная не могла дойти до какой-либо прискорбной крайности, а крест «решительно полагал конец в последователях Его всем подобного рода замыслам»[199]. «Часто и прежде сего, – говорит святой Иоанн Златоуст, – Иисус Христос ходил в Иерусалим, но никогда не ходил с такою славою, потому что тогда было еще начало строительства Его, – время страданий еще не было близко; посему Он жил, не отличаясь ничем от прочих, и по большей части скрывал Себя». По мысли святого отца, славное явление Его в самом начале «было бы не нужно и бесполезно: оно лишь возбудило бы в иудеях больший гнев»[200]. Во время спасительного служения Иисуса Христа одни веровали, слыша учение или видя чудные дела Его, а другие желали еще прямого объявления с Его стороны о том, что Он Мессия-Христос (см.: Ин. 10, 24). И вот первый день седмицы, окончившейся смертию Богочеловека, был тем великим, знаменательным днем, которым решалась судьба не только многих современников Господа, но и всего народа иудейского. Для окончательного научения неведущих, вразумления упорствующих, устранения сомнений людей, колеблющихся в вере, наконец, для укрепления веры истинных последователей, Иисус Христос в последний раз предстал пред дщерию Сиона, избранным народом Своим, во всем неземном величии Царя кроткого, праведного и спасающего (Зах. 9, 9). Отвергнув Спасителя своего, иудеи уже не могли сказать, что отвергли Его по неведению, и по всей справедливости должны были испытать грозный суд Божий: «Идет открыто, – по выражению блаженного Феофилакта, – дабы они, если пожелают, уразумели славу Его и чрез исполнение на Нем пророчеств познали истину, а ежели не пожелают уразуметь, то чтоб это обстоятельство послужило к большему осуждению их»[201].

Кроме сего, вход Господень в Иерусалим имел еще особый знаменательный смысл. День

этого события, без сомнения, не случайно совпал с тем днем, в который, по закону Моисееву (см.: Исх. 12, 3), каждое семейство избирало агнца для пасхальной вечери. Служа для израильского народа видимым знаком древнего благодеяния Божия, оказанного праотцам в Египте, пасхальный агнец прообразовал также непорочного и пречистого Агнца (1 Пет. 1, 19), заколенного от сложения мира (Апок. 5, 12; 13, 8), Агнца Божия, вземлющего грехи мира (Ин. 1, 29). Когда пришло время, прообразуемый Агнец, Который, по выражению святого Григория Богослова, был «Жертвою, но и Архиереем, Жрецом, но и Богом»¹, Сам Себя уготовлял в виду всего народа, чтобы, исполнив знаменование ветхозаветной пасхи, сделаться для нового Израиля новою Пасхою. Вступив в святой город как Жертва, венчаемая на закланье, Иисус Христос провел немногие остающиеся дни Своей земной жизни в ясном предведении приближающихся страданий и смерти. Впоследствии для учеников Господа, по научении их от Духа Святого (см.: Ин. 14, 26) и отверзении ума к уразумению Писаний (см.: Лк. 24, 45), радостные восклицания народа и победные знамения, сопровождавшие вход в Иерусалим, могли иметь еще иной таинственный смысл – победы Спасителя над смертию и адом (см.: 1 Кор. 15, 55–57). Святая Церковь, в своих песнопениях прославляя Господа как «Победителя смерти»[202], изъясняет, что еврейские дети сретали Его с ветвьми и ваиями, «предвозвещая победу воскресения»[203], и самыя ветви древесные и ваии финиковые называет «знамениями воскресения»[204].