Двужильная Россия

Будучи на фронте, я в силу многолетней профессиональной привычки вел дневник, в котором отражал свои переживания и свое участие в великой освободительной войне. В этом дневнике, среди других, нашли место отдельные записи, вызванные моментами моей душевной депрессии, в связи с первоначальными успехами врага на нашем фронте, критика действий отдельных командиров, слабой дисциплины, а также временами недопонимание общеполитического и международного положения. Это были случайные, наскоро записанные, может быть, не всегда удачные по форме личные записи, отражающие душевную боль, сомнения и тревоги человека, беззаветно любящего свою страну, советского патриота, не на словах, а на деле доказавшего свою преданность правительству и Родине, которая подверглась в то время такому грозному историческому испытанию.

Категорически заявляю, что ни с кем из окружающих разговора на эти темы не вел, ни с кем сомнениями своими не делился, дневника своего никогда никому не показывал и, мало того, вообще даже не говорил, что веду дневник. Никогда в жизни я не занимался антисоветской агитацией, да и не мог ею заниматься, будучи по своему внутреннему складу, по убежденьям настоящим советским человеком. Подтвержденьем моих слов могут служить имеющиеся в деле свидетельские показания, а также решение военного прокурора Степного округа, который, детально изучив материалы следствия и отправляя меня на дальнейшее доследование в Москву, заявил мне, что снимает обвиненье в антисоветской агитации, но оставляет пункт «храненье контрреволюционной литературы», очевидно подразумевая под этим мой дневник. Не знаю, может ли вообще предназначенная исключительно для личного пользования рукопись рассматриваться как литература, да еще контрреволюционная.

Всей своей жизнью и многолетней общественно-литературной работой я доказал, что являюсь честным советским гражданином, беспартийным большевиком – звание, которое я всегда носил с гордостью. Никогда до сего времени я не был ни под судом, ни под следствием, никогда не подвергался никаким административным репрессиям. Сразу же после потрясающей речи товарища Сталина от 3 июля 1941 г. я добровольцем пошел на фронт, чтобы с оружием в руках защищать свою социалистическую родину. Мог ли это сделать человек, настроенный антисоветски?

Находясь в заключении, дважды я подавал в высшие инстанции заявления с просьбой отправить меня на фронт, но ходатайства мои были отклонены.

Вот уже третий год, как я отбываю наказанье. В первый же день моего прибытия в лагерь меня расконвоировали. В дальнейшем, помимо участия в общих работах, я работал в качестве учетчика, вел и веду культурно-просветительскую работу при клубе 10-го Бурминского отделения. Не подвергался никаким дисциплинарным взысканьям.

Однако в настоящее время в результате фронтовой контузии и лагерного режима силы мои и здоровье окончательно подорваны. Около года (т. е. половину срока, проведенного мною в заключении) я пролежал в стационарах Карабаса и Бурмы и в данный момент являюсь инвалидом 4-й группы, совершенно непригодным к труду. Актирован.

Сейчас, после победоносного окончания Отечественной войны, в эти радостные дни всенародного ликования, мне вспоминаются слова московского военного прокурора, сказанные им во время беседы со мной в Бутырской тюрьме, после того, как следствие по моему делу закончилось: «Время сейчас напряженное. Кончится война – и на ваше дело посмотрят другими глазами».

Мне думается, что уже настало время взглянуть другими глазами на меня и на мой злополучный дневник.

Решительно отвергая обвиненье в антисоветской агитации, прошу рассмотреть мое дело и дать мне возможность вновь почувствовать себя полноправным свободным советским гражданином, вложившим частицу и своей жизни в великое общенародное дело разгрома германского фашизма. Прошу дать мне возможность вернуться к своей семье, которая бы на первых порах поддержала меня материально и помогла бы хоть частично восстановить утраченные силы и здоровье, с тем, чтобы в дальнейшем я снова мог стать полезным членом социалистического общества.

Добавлю еще, что в деле имеется мое признанье в своей виновности, но это не только не соответствует, но и противоречит действительности.

Д. Фибих

Иллюстрации

Д. Фибих гимназист

Родители Д.В. Фибиха: Евгения Ниловна и Владимир Емельянович

Дети семьи Фибих: Даниил, Ксения, Виктор, Аркадий. 1910 г.

Д. Фибих. Нижний Ломов, 1909 г.

Д. Фибих. Пенза, 1915 г.

Эпиграф к дневнику 1914 г.

Д. Фибих с женой Александрой. 1914 г.

Д. Фибих с женой Александрой. 1927 г.

Семья Фибих: бабушка Александра Дмитриевна, Александра, Евгения Ниловна, Кира, Ксана, Даниил. 1928 г.