Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке

Из кандидатов в новые хозяева отписного обычно можно было выстраивать очередь. Конфискованные дома, земельные владения, имущество становились предметом вожделений многих людей. После опалы богатого вельможи государь — еще до приговора над преступником — получал многочисленные челобитные разных людей с просьбой выдать что-либо из отписного имущества им «на бедность», «ради нищеты на пропитание и на окупление долгов». Такие просьбы считались обычным делом. Вот типичная челобитная окольничего князя Никиты Жирово-Засекина, поданная царю в конце 1718 г. Он писал, что живет в Петербурге, «деревенишки за мной малые в пяти губерниях и в семи городах и от сего места удалены и за дальностью припасишков привозят малое число ко мне в год, пронята невозможно и от такова недостатку прихожу в крайнее убожество. А ныне я, раб ваш, приискал изо отписных деревень Федора Дубровского в Белозерском уезде полсела Никольского с деревнями, во Псковском уезде деревня Сармаш, Канбара Акинфиева в Володимерском уезде село Суходол з деревнями, всего сто один двор. Всемилостивейший государь, прошу Вашего милосердия, призри божески», что и было сделано указом 1 января 1719 г. Так бедняк окольничий получил еще несколько «деревенишек» с «людишками» (9–1, 54–55). Как Жирово-Засекин «приискал» отписные деревни, можно только догадываться, думаю, что в этом ему помогли за мзду подьячие.

В первом ряду соискателей нетерпеливо переминался доносчик — награду ему обещали царскими указами. Но не тут-то было! Дьячок Василий Федоров, донесший в 1724 г. на волоколамского помещика отставного капрала Василия Кобылина, очень рассчитывал на большую награду донос он «довел», и Кобылина казнили за «непристойные слова» о царе и царице. Вначале Федоров получил из отписного в казну имущества преступника корову, сено, несколько пар гусей и кур, но он мечтал о большем — хотел стать помещиком, получить «во владенье того злодея огписную деревню».

Только в 1727 г. Федорову при содействии А.Д. Меншикова удалось добыть указ Сената, по которому за ним закрепляли право на владение этой деревней, однако одобрение этого указа в Верховном тайном совете застопорилось. Через год бумаги вернулись в Сенат и там уже окончательно застряли. В челобитной 1729 г. дьячок пишет, что его главными недоброжелателями являются сенатские чиновники, и прежде всего обер-секретарь Анисим Маслов, который в ответ на просьбы дьячка якобы сказал: «Тебе ль уж, дьячку, деревнями владеть?» — и, как пишет Федоров, «уграживал мне кнутом, чего ради и караульные сержанты в Верховный тайный совет к подьячим не допускают, знатно, по его ж, Маслову, приказу». Федоров считал, что Маслов хочет его «от помянутой Кобылина отписной деревни оттеснить» и что между вдовой Кобылина Мариной, секретарем Преображенского приказа Василием Казариновым и Масловым заключена тайная сделка: Марина Кобылина подала в Преображенское челобитную, в которой писала, что она якобы с малолетним сыном Григорием «скитается меж двор и помирает голодною смертью», и просила дать ей «на пропитание» отписную деревню. Челобитье вдовы удовлетворили в 1727 г., и указ об этом пришел из Преображенского в Волоколамскую уездную канцелярию.

Такая льгота вдове государственного преступника действительно вызывает удивление — если жены и получали что-либо из отписного, то только собственные приданые деревни. В 1719 г. теща казненного Степана Глебова Пелагея Васильева просила Петра I, чтобы он отдал вдове Глебова Татьяне из отписанных у Глебова деревень те, которыми она, Васильева, «поступилась» некогда Глебову. При этом теща подчеркивала, что бывший ее зять жену свою Татьяну «не любил и хотел с нею розвестись». Для передачи этих деревень Татьяне Глебовой потребовался именной указ, который она в конце концов и получила (9–1, 56–57). В деле же вдовы Кобылина все было иначе. Как пишет дьячок, челобитье Марины Кобылиной — сплошная ложь: к моменту подачи жалобы в 1727 г. сын ее Григорий уже умер, да и не скиталась она «меж двор», потому что вскоре вышла замуж. Как только она получила от знавшего все эта обстоятельства Казаринова указ на владение деревней, то тотчас продала крепостных людей из нее капитану Михаилу Маслову — родному брату обер-секретаря, а землю поместья — его же двоюродному брату Максиму Прокофьеву. Всю эту сделку одобрил — «покрыл» — воевода Волоколамска Иван Козлов, который, как выяснил дьячок, приходился Масловым родным дядей! Так что рисковавший жизнью дьячок-доносчик оказался в момент раздела имущества казненного по его извету человека совсем лишним и должен был удовольствоваться только коровой и курами (277, 22–25).