Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке

В какой сложной ситуации оказывалась власть, когда нужно было, не осуждая прямо прежнее правление, реабилитировать, вернуть на прежнее место сановника, видно из дела А.П. Бестужева-Рюмина Он, канцлер России, сосланный Елизаветой в дальние деревни в 1758 г. по приговору с крайне неясным составом преступления, удостоился при воцарении Екатерины II особого манифеста о полной реабилитации. В этом документе, написанном самой Екатериной II, признается, что Бестужев-Рюмин абсолютно ни в чем не виноват, подчеркивается, что манифест — акт не просто помилования, а восстановления Бестужева в прежних правах, чинах и званиях и, что очень важно, в доверии к нему верховной власти. Одна из целей манифеста — реабилитировать Бестужева, но при этом не бросить тень на Елизавету Петровну, идейной преемницей которой провозгласила себя Екатерина II. Не забудем, что сама Екатерина была ранее участницей заговора вместе с Бестужевым. В манифесте очень туманно говорится, что Бестужев-Рюмин теперь полностью оправдался и сам «ясно нам открыл каким коварством и подлогом недоброжелательных [людей] доведен он был до сего злополучия». Подробнее о подлогах неких «недоброжелательных» в манифесте не сказано ни слова, но сразу же подтверждается искреннее желание новой властительницы явить Бестужеву знаки «доверенности и нашей особливой к нему милости, яко сим нашим своеручным манифестом исполняем и, возврата ему прежние чины действительного тайного советника и ранг генерал-фельдмаршала, сенатора, обоих российских орденов кавалер[а] и, сверх того, жалуем его первым императорским советником и первым членом нового, учреждаемого при дворе нашего императорского Совета с пенсионом по двадцать тысяч в год».

В конце манифеста сказано для сомневающихся подданных: «В заключение сея ожидаем от всех наших верноподанных согласного, ко многим его, графа Бестужева-Рюмина, долголетним в империи заслугам, уважения и надлежащего почтения, а притом всемилостивейше повелеваем, как самого, так и род его Бестужева-Рюмина ни прямым, ни посторонним образом претерпенным неповинно сим несчастней не порицать, под опасением зато нашего Императорского гнева» (633-2, 141–143). Из всех возвращений из ссылки возвращение Бестужева было, пожалуй, самым триумфальным. Но вскоре оказалось, что и полное восстановление Бестужева в правах, чинах и званиях тем не менее не вернуло некогда могущественному сановнику его прежнего влияния. И хотя Екатерина поначалу советовалась с ним, постепенно стало ясно: время Бестужева прошло, в нем при дворе уже не очень-то нуждаются. К власти пришли новые люди, и они не хотели делить ее со старым, да еще неуживчивым, вельможей. Постепенно Бестужев отошел отдел. Такая же судьба ждала многих приехавших из ссылки сановников.

Вернувшегося после двадцатилетнего отсутствия Миниха неподалеку от Петербурга весной 1762 г. сердечно встречало все его разросшееся семейство, и фельдмаршал, которого, как писал де Рюльер, «не трогали тление, перевороты счастия, к удивлению своему, плакал» (664, 274). Потом его ждал император Петр III, который возвратил ему чины и ранги, а также некоторые из имений (т. е. произошел акт довольно редкого «поворота» отписанной в казну недвижимости). Кроме того, фельдмаршала включили в Совет при особе государя. «Перевороты счастья», конечно, весьма трогали Миниха, и он пытался найти себе не последнее место при дворе сначала Петра III, а потом Екатерины II, но неудачно — все такие места оказались заняты другими счастливцами. Он писал проекты, пытался давать государям советы, как управлять государством, но и его время также прошло, как и время Бестужева. Разочарованный своим положением в 1767 г., Миних подал прошение об отставке, которое, конечно, тотчас удовлетворили.

Не лишена анекдотичной занятноста история возвращения из устюжской ссылки в 1762 г. бывшего лейб-медика Елизаветы Петровны графаЛестока. Просидев в ссылке 14 лет, он, 74-летний старик, по словам английского посланника Кейта, явился в столицу в крестьянском платье, но «живой и проворный, как юноша». Петр III восстановил его в чинах, но не в должности. Лейб-медиком был уже другой человек. Из конфискованного Лестоку удалось вернуть только часть, и император, выслушав жалобу Лестока, позволил ему «порыться на складах Канцелярии конфискации» и в шутку разрешил разыскивать конфискованные вещи в домах частных лиц. Человеке юмором, Лесток не преминул воспользоваться государевым разрешением и начал посещать с визитами богатые дома, где вскоре нашел часть своих картин, серебра и драгоценностей (763, 235).