Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке

Нужно согласиться с Т.В. Черниковой, которая писала применительно ко времени «бироновщины», что «в исторической литературе масштаб деятельности Тайной канцелярии завышен». Она же основательно оспорила бродившие не одно столетие по литературе цифры мемуариста Манштейна о ссылке во времена правления Анны Ивановны 20 000 человек. Вместе с тем отметим, что 1730-е годы хотя и не стали временем кровавых репрессий «немецких временщиков», как это изображается в романах и в некоторых научных трудах, а число дел, заведенных в сыске в это десятилетие, меньше, чем в 1740-е или 1750-е гг., тем не менее анненская эпоха кажется более суровой, чем времена Елизаветы Петровны. Из Таблицы 6 Приложения следует, что при Анне, правившей Россией десять лет, в ссылку и на каторгу отправились не по своей воле 668 человек, или 41, 3 % от общей массы сосланных в течение 1725–1761 гг. (1616 человек), в то время как за двадцатилетнее царствование Елизаветы (1742–1761 гг.) туда сослали 711 человек В 1725–1730 гг. в среднем ссылали по 39, 5 человек в год, в 1730–1740 гг. — 60, 7 человек в год, то в 1742–1761 гг. — в среднем всего по 35, 6 человек в год. Мягче стали при гуманной дочери Петра и наказания «в дорогу». Как видно из Таблицы 5, при Анне Ивановне из 653 преступников кнут (в том числе в сочетании с другими наказаниями) получили 553 человека, или 87, 1 %. При Елизавете произошло заметное (почта в два раза) уменьшение числа приговоров типа «кнут, вырывание ноздрей». Одновременно при Елизавете за счет сокращения наказаний кнутом возросло число наказаний плетью и батогами. При Анне плетью и батогами было наказано 30 человек (или 4,6 % от 653), при Елизавете — 87, или 12 % от 693. Иначе говоря, при Елизавете произошло увеличение доли наказаний плетью и батогами почти в три раза. Тем из читателей, кому переход от кнута к плети или батогам покажется смехотворным свидетельством гуманитарного прогресса в России, могли бы возразить те 87 преступников, которые были приговорены при Елизавете не к смертоносному наказанию кнутом, отрывавшему куски мяса от тела, а к плети или батогам. К этому хору могли бы присоединиться и все те, кто при гуманной Елизавете не был казнен смертью, а был наказан кнутом и поэтому получил шанс выжить.

Одновременно мы можем с уверенностью утверждать, что к середине XVIII в., и особенно — со времени вступления на престол в 1762 г. Екатерины II, в политическом сыске исчезают особо свирепые пытки. В отличие от других стран (Франции, Пруссии и др.) в России во второй половине XVIII в. не устраивают и такие средневековые казни, как сожжение, колесование или четвертование. На политический сыск стали оказывать сильное влияние идеи Просвещения. И хотя люди, конечно, боялись ведомства Степана Шешковского, но все-таки это был не тот страх, который сковывал современников и подданных Петра Великого или Анны Ивановны. В журнале Тайной канцелярии за январь 1724 г. сохранилась выразительнейшая запись о приведенном в сыск изветчике Михаиле Козмине, который поначалу на вопрос генерала Ушакова сказал, что он действительно «о государеве слове сказывал, а потом по вопросам же ничего не ответствовал и дражал знатно от страху, и как вывели ево в другую светлицу и оной Козмин, упал и лежал без памяти, и дражал же, и для того отдан по-прежнему под арест» (9–4, 4). Через двадцать — тридцать лет, при Елизавете и Екатерине II, людям стало казаться, что мрачные времена ушли навсегда…

Но XVIII век вдруг кончился делом, которое вернуло к страшным воспоминаниям о Преображенском приказе и Тайной канцелярии, причем приговор и экзекуция по этому делу оказались столь же суровыми, как и во времена Петра I. Речь идет о деле полковника гвардии Евграфа Грузинова, начатом при Павле I в 1800 г. Грузинов, ранее один из телохранителей Павла I, был внезапно заподозрен государем в чем-то преступном и выслан на родину — в Черкасск Здесь его обвинили в произнесении «дерзновенных и ругательных против государя императора изречений» и в сочинении двух бумаг, якобы говорящих о намерениях автора ниспровергнул, существующий государственный строй.

С «изречениями» горячего грузина, раздосадованного на государя за отставку и удаление от двора в захолустье, было все ясно: публично, в присутствии посторонних людей полковник отозвался о государе такими словами, «от одной мысли о которых, — писал следователь генерал Кожин, — содрогается сердце каждого верноподданного», да еще и прибавил с вызовом: «Поезжайте куда хотите и просите на меня», что и было сделано доносчиком.

Грузинов был казнен мучительнейшим образом — запорот кнутом до смерти (374, 260).