У меня была мысль попробовать по карнизу пройти в обратную сторону, вглубь ущелья – возможно, он тянется до самого спуска в катакомбы, – но потом передумал. Горропа все равно будет следовать за мной, и ничто не помешает ей напасть на меня в пещере или в начале туннеля. Там же, куда я шел, вполне могли оказаться ведущие наверх расселины: если мне удастся подняться хотя бы на метров десять, то можно считать, что мои «приключения» на сегодня закончились.
Я обогнул выступ, следя, чтобы не оказаться ненароком слишком близко от края. Отпихнув ногой лежащий на дороге камень (и постаравшись, чтобы он полетел в сторону горропы), я поднял глаза… и замер.
Очевидно, когда-то бывшая здесь скала составляла одно целое со всем хребтом. Но потом, то ли в результате землетрясения, то ли в силу иных причин, эта скала раскололась на сотни тысяч кусков, которые потом грохочущей лавиной сползли вниз. Время и стихия продолжили дробить их, и теперь передо мною была узкая долина, вся заполненная крупными валунами и бесчисленным множеством обломков, наискось поднимающимися вверх.
Горропа яростно зашипела, глядя то на меня, то на склон. Там, где мог пройти я, для нее дороги не было. Впрочем, нельзя сказать, что я очень переживал из-за ее проблем: меня все еще пробирала дрожь при вспоминании о сжимающихся в «кулак» когтях и отблескивающей кобальтом туше, бросающейся на скалу. На всякий случай я прошел по карнизу, пока это вообще было возможно. Позади продолжала яриться горропа – и, честно говоря, от ее шипения и визга, у меня начала немного болеть голова.
– Я выберусь отсюда, возьму нормальное оружие, вернусь – тогда поговорим! – охрипшим голосом съязвил я, прикидывая, куда лучше спрыгнуть. Я ждал очередного разъяренного воя горропы, но вместо этого с хрустом хвост твари хлестнул по земле под ее мордой. Два или даже три валуна, которые он зацепил, разлетелись на части – и тут горропа, на миг показав свой бок, резко взмахнула передней лапой, с разворота ударив по падающим камням. Я не заметил ни начала движения, ни его конца: покрытое чешуйчатой броней тело стремительно мелькнуло за оседающим облаком пыли и мелких осколков, что-то коротко прошелестело – и страшный удар буквально вышиб из меня дух!
Врезавшийся плечо камень наполовину развернул меня; второй и третий обломки, хвала Ушедшим, раскололись метром левее головы. Я ударился об скалу, качнулся назад, но слишком поздно сообразил, что позади-то ничего нет, кроме края выступа. Я беспомощно схватил пальцами воздух, пытаясь удержаться на карнизе. Опоры в воздухе, понятное дело, не нашлось, и я едва удержался от крика, падая на камни. Перед глазами вспыхнули разноцветные круги, в ушах зазвенело, а в виски, казалось, вонзилось по раскаленной игле. Если бы не принятые у р'руга препараты – в себя я наверняка пришел бы только над «Морями боли».
Болело все: правое плечо, куда попали «гостинцы», голова, которой я неудачно приложился об скалу; грудь, внутри которой при каждом вдохе словно нарочно лениво набухал и лопался шар боли. Коснувшись намокшей на шее шерсти, я почти без удивления взглянул на окровавленную ладонь: похоже, обошлось небольшим кровотечением. Застонав, я встал на колени – и что-то заставило меня оглянуться назад.
Горропа не стала ждать, пока я приду в себя. Отбежав метров на пятьдесят, она развернулась и с разгона молча прыгнула ко мне. Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как чудовищная туша падает прямо на меня, застилая собою небо. Ну, точнее, почти на меня – горропа не допрыгнула каких-то пять-шесть метров!
Все кругом дрогнуло, когда полторы тонны с грохотом разметали камни; шесть лап приняли на себя основной удар – но, оказывается, и у горропы был свой предел. Задняя правая лапа подломилась, не выдержав напряжения, горропа повалилась на бок – и я с мстительной радостью услышал громкий хруст ломающейся кости. Но вместо рева боли меня оглушила невероятная по силе волна ярости, а горропа, подавшись всем телом вперед, уставилась мне прямо в глаза.
Мы смотрели друг на друга, и едва ли жалкий метр разделял нас. Всего метр между мною, и облеченной в плоть смертью, сконцентрировавшей во взгляде чистую, незамутненную никакими посторонними примесями ненависть. Этот взгляд затягивал, сковывал волю, гасил мои чувства, но взамен им, откуда-то из глубин сознания вставала кипящая ярость, безжалостно вытесняя страх и панику. Я хотел убить ее, хотел увидеть, как пелена забвения заволакивает ее зрачки, как гаснет вторгающаяся в рассудок удушливая ненависть. Я забыл, что я Х'хиар, забыл о катастрофе, забыл обо всем вокруг: все заслонили два узких овала, наполненных живым, ненавидящим огнем.
Рассказывать долго, а в реальности прошла едва ли секунда. Глухо заворчав, горропа выпрямилась, с трудом удерживая равновесие; сломанную лапу она держала на весу.