Дыхание бури (СИ)

Я был очень хорошим бойцом, очень хорошо знал ас-саме. И тот, с кем я схлестнулся в сумраке Разломов, так же был великолепным бойцом. Мы оба с ходу взвинтили до предела темп боя, кружась между сталагмитов, окруженные смазанной стеной, в которую превратился оставленный нами мир.

И в этой стене было только два цвета: черный и красный.

Я парировал выпад, пригнулся. С места прыгнул, оттолкнулся от сталагмита, выбросил руку с посохом вперед и вниз. Чистый, долгий звон — ас-саме столкнулись, блокируя друг друга. Противник, уловив момент моего прыжка, перекатился по земле, и, привстав, широким взмахом попробовал сбить меня.

Не получилось.

Приземлившись, я пригнулся, пропуская мелькнувшее на уровне шеи лезвие. Ту долю секунды, которая потребовалась теневику, чтобы восстановить равновесие после промаха, я потратил на раскрутку ас-саме вокруг себя, вживаясь в ритм движения оружия, в холодный свист рассекающей воздух стали. Шажок вперед, разворот — заканчивающее восьмерку за спиной посох по инерции движется именно туда, куда я и хочу его направить. На вид такое легкое оружие вдруг становиться совершенно неуправляемым, почти выворачивает руку из сустава, — больше не противясь ему, я прыгаю, лишь немного подправляя его полет.

Звон удара! Боль в руках, в которые передалось столкновение ас-саме. Нас отшвырнуло друг от друга — недалеко, но шестым чувством я понял, что мы сражаемся уже почти на краю перемычки, над распахнувшей ненасытную пасть бездонной трещиной. Над Разломом.

Удар! Стремительный, опасный — я едва успел закрыться. Скорости были почти равны, мастерство — может, небольшое преимущество было за мной, но первоначальный задор исчезал. Бешеный ритм боя выматывал, высасывая полученные благодаря стимуляторам силы. Теперь ему даже не требовалось особо активно атаковать меня: еще немного движений в таком темпе, и я сам свалюсь от перенапряжения.

Кто он? Парируя метящий в глаза выпад, пытаясь поймать его на замахе, я впервые попытался понять, с кем же сражаюсь. Я не мог не знать его, мастеров, способных на равных сражаться со мной на ас-саме, я знал почти всех, да и было их немного. Но этот стиль боя… у меня просто не было ни времени, ни возможности отвлечься, подумать, сравнить с тем, что я помнил. В нем было нечто знакомое, в стиле, в манере построения атак, в плавных движениях, все чаще, по мере того, как я терял концентрацию, кажущихся движением капли воды.

Я снова закрутил посох. Я сражался с горропой! Я победил ее! Так неужели я спасую здесь?! Перед тем, кто, возможно, подстроил аварию р'руга, или ответственен за приманку для горроп?! Перед тем, кто осмелился презреть бывшие сотни Оборотов нерушимыми традиции и сами основы нашей жизни?! Перед тем, кто посмел посягнуть на жизнь другого?!

Ярость прорвалась на свободу, опьяняя меня. Холодная, злая, подобная остро заточенному клинку, — она могла быть гибельна для воина, могла дать нешуточные силы для последнего боя. Я испытал это в схватке с горропой — теперь настал черед этого теневика.

Его следующий удар я видел хорошо. Просто, неприхотливо — и опасно. Я легко блокировал бы выпад, но перейти в атаку не мог — секунда, пока я восстановлю равновесие, хватит ему для ухода в защиту. А не блокировать — на проскальзывании он может остановиться на миг раньше, чем я успею что-то сделать…

Я подставил ас-саме под удар, ослабляю хватку. Ас-саме легонько чиркая по камню под ногами. Лезвие высекает сноп искр, вздымая струйку пыли. Посохи со звоном сцепились между нами. Теневик тянется за своим посохом, проскальзывая почти вплотную со мной. Я больше слежу за его оружием — и в самый последний миг замечаю летящий мне в голову кинжал. Но этот бросок запаздывает — мне достаточно слегка отклониться, чтобы сталь прошла в двух-трех миллиметрах от виска, взъерошив шерсть.

Посохи еще вместе, мы давим друг на друга, разворачиваясь на месте. И когда мы расцепились, я разжимаю левую руку, ударом сердца позже — правую. Ас-саме как легкая тростинка прокручивается вокруг моего запястья, я перехватываю его — и резко, от себя распрямляю руки вперед и вверх. Зажатая между рук центральная часть посоха с хрустом врезается в скрытую камуфляж-полем голову теневика.

Сдавленный вскрик — укол узнавания: и голос, и эмпатический всплеск. Я почти вспомнил, почти узнал теневика — имя крутилось на языке, рвалось из памяти, но в этом бою опаздывала даже мысль.

Красное и черное смешивается, мчится вокруг нас. Еще можно остановиться, придержать удар, подумать — но ярость, гнев, вся боль за этот жуткий день, вбитые бесчисленными тренировками рефлексы сильнее меня, сильнее рассудка, и они не дают мне ничего изменить.

Посох, рвется в руках назад, и я, еще не до конца завершив поворот, со всей силы посылаю его за спину, где должен быть враг…