Дыхание мегаполиса

— А что за пакеты выбросил ваш супруг после вашего исчезновения? — спросил Владимиров.

— Пакеты? Не знаю. Но если выбрасывал, то, наверное, мои вещи. Вот бессовестный, решил, наверное, меня позлить.

— Скажите, а нож на кухне? Вы пользовались в последние дни перед уходом ножами?

— Честно говоря, не помню, — ответила Кручевская уклончиво. — Ножи у него хорошие, я, конечно, что-то резала, но не помню.

Владимиров задумался, а потом мягко предложил Кручевской показать ему свои ладони. Журналистка поморщилась, но все-таки раскрыла руки. На левой ладони виднелся уже заживший порез, который при ранении был, скорее всего, достаточно глубоким.

— Вы порезались сами? — спросил майор.

— Да сама. Не хотела вам говорить, но так и быть. Вы прямо кудесник какой-то — мысли читаете, рану мои и ту нашли. После ссоры мне так плохо стало, взяла нож, думаю, вену порежу и все. Но страх взял. Ножом смогла только ладонь разрезать — да так больно стало, кровь сразу пошла. Я нож на место положила. Саму рану кое-как забинтовала. Тут и решила из дома бежать. Мне давно уже здесь тошно жить стало. И все к одному. И на работе все приелось, и муж достал — смешным стал казаться, ничтожным каким-то. А ведь когда-то я восхищалась этим человеком. Считала его смелым, сильным, независимым, умеющим не прогибаться перед властью и людьми. А потом вдруг сразу как-то его поняла, будто пелена с глаз пала. Увидела всю его пошлость и подлость. Больно так стало. Думаю, нет, нет, только бежать от него куда подальше. Домой к родителям ехать не захотела — чужие мне они давно. Спасибо, что сына воспитывают. Говорят, его лучше воспитаем, чем тебя. Так вот и пусть стараются. Вот и сбежала от всех и вся.

— И как помогло? — спросил Владимиров.

— А помогло! — вдруг как-то резко отозвалась Татьяна. — На работу я вернулась. Разговоры по радио говорить — оно дело нехитрое, но и жизненный тонус все-таки повышает. Пусть остается. А вот Арсения Анатольевича я из дома сегодня же выгоню. Пусть идет на все четыре стороны.

— Не мне вмешиваться в ваши отношения с супругом, сожалею о вашем браке и все, — заметил Владимиров. — Подпишите вот этот документ и ступайте с Богом. Желаю Вам больше не теряться.

Кручевская сделала то, что он нее потребовал Владимиров. Резким росчерком подписала все бумаги, встала и пошла твердой походкой к выходу. Вдруг, как бы случайно обернувшись, она насмешливо спросила:

— А вы что поборник крепости семейных союзов, если сожалеете о моем браке? Или мой супруг произвел на вас впечатление несчастного всеми покинутого страдальца?

— Ваш супруг вел себя здесь по-разному. Но вину свою отрицал и, как показало время, был прав. А мы его подозревали, хотя он и проходил по делу свидетелем. Но ведь вы сами хотели, чтобы его арестовали? Не правда ли?

— Почему? — спросила Кручевская, слегка вздрогнув.

— Вы сделали все, чтобы появились улики о причастности вашего мужа к вашему возможному убийству. Теперь я полагаю, что вы не планировали это заранее. Возможно, когда сознательно порезались его ножом, тогда и пришло к вам это решение. Кровь на ноже ваша, пятна крови вы смыли не все, из дома ушли через чужой подъезд, никому ничего не сказали. Работой рискнули, лишь бы никто не узнал, что вы живы. Телефон ни разу не включили. Симку другую не купили, чтобы иметь хоть какой-то альтернативной источник связи.

— Я не знала, вернее, думала, конечно, но до конца не хотела, чтобы Арсения арестовали из-за меня.

— Почему же вы вернулись?

— Нужно было возвращаться. Я всегда понимала, что все мы трагически одиноки. Одиноки всегда. С рождения до смерти. И я наконец-то решилась погрузиться в это полное одиночество. Но знаете, оказывается, быть Робинзоном Крузо — это очень трудно. Ведь я там и телевизор смотрела, и «Маяк» наш слушала. Даже узнала о своем исчезновении, о розыске. Но страшно. Мысли такие депрессивные в голову лезут, смерть по темным углам мерещится. Как в детстве. Холодно. Темно. Как на острове необитаемом. Нет, человек должен жить среди людей. Трудно одному.

— Если трудно, учитесь жить среди людей, — отозвался майор.

Кручевская замолчала и, вздохнув, произнесла каким-то приглушенным тоном:

— Вы простите меня, ведь я и вам хлопот доставила. Но честно, больше не буду.

И с этим детским обещанием она покинула кабинет Владимирова.

Глава восьмая и последняя

Михаил Павлович позвонил вечером того же дня.

— Выражаю вам благодарность, майор! — проговорил он.

— За что же благодарность, дело-то закрыто, пропавшая нашлась живая и невредимая.

— Как за что? За профессионализм! Представляете, посадили бы мы с вами с СИЗО этого субъекта — а она возьми и найдись. Скандала потом не миновать. Извиняться год бы пришлось. А сейчас все в порядке. Муж проходил всего лишь свидетелем. Супруга нашлась — все и разрешилось. Да и вам хорошо. У вас теперь лишнего «висяка» не будет. Вообщем закон и порядок.

— Да какой уж закон. Этот Арсений Майский с законом не дружит. Он, конечно, жену не убивал, но привлечь его нужно, и привлечь сами знаете за что.