Дыхание судьбы

Франсуа неторопливо перешел на другую сторону улицы. Ливия ждала его неподалеку. Он шел к своей жене, от которой уже ничего не ждал. Он не испытывал нетерпения, ему не хотелось скорее увидеть ее, ведь он носил в себе ее образ с момента их первой встречи. Он отпечатался в его памяти, на его коже, в его воспоминаниях и кошмарах. Франсуа любил ее с такой безграничной силой, что это ужасало его, но Ливия не сумела его понять.

Во время этого испытания и долгих размышлений, похожих на путь в одиночестве, Франсуа понял, что любовь не является чем-то обязательным, что нельзя, опутав оковами человека, требовать от него ответной пылкости, что сердечные чувства имеют бесконечное множество оттенков.

Он шел к своей жене спокойным шагом, с высоко поднятой головой, потому что больше не был пленником болезненной и эгоистичной любви, потому что он стал наконец свободным человеком.

Увидев его, лакей открыл раздвижные двери. К покрытому коврами вестибюлю примыкал широкий коридор, пересекавший здание насквозь, до выхода на улицу Сен-Оноре. Декоративная ткань и деревянная обшивка, украшавшая стены, отражались в зеркалах.

Он увидел ее сидящей в пустой части просторного холла под картиной, не очень вдохновенно изображавшей пасторальный пейзаж. На полке мраморного камина стоял огромный букет цветов. Она была одна. В это время дня постояльцы отеля, как правило, находились в своих номерах, готовясь к вечернему выходу. На низком столике стоял нетронутый стакан воды. Она сидела в кресле, обитом бархатом, выпрямив спину, расправив плечи, но вид у нее был потерянный. При виде ее он ощутил легкое волнение.

Грациозным движением она поднялась с кресла, легкая улыбка мелькнула на ее губах. Заметив, что ее пальцы судорожно вцепились в сумочку с отделкой из бисера, он понял, насколько она встревожена. Он чувствовал ее страх и не хотел быть его причиной.

— Добрый вечер, Ливия.

Поскольку она стояла не шевелясь, он наклонился и поцеловал ее в щеку, вдохнув ее аромат, снова ощутив бархат ее кожи. Ее непокорная прядь коснулась его лица.

— Я рад тебя видеть.

Франсуа улыбнулся ей с нежностью, которая была неподдельной. Он столько мечтал об этой женщине, что не мог оставаться спокойным в ее присутствии.

— Прости меня за опоздание. Как тебе известно, наш витраж монтировался буквально в последнюю минуту. Я даже боялся, что мы не будем готовы к сегодняшнему вечеру, но, к счастью, все в порядке. Бывают дни, когда все идет не так…

Он заметил, что говорит ненужные слова, и замолчал. Сев напротив нее, он поразился ее элегантности. В его воспоминаниях Ливия дулась как капризный ребенок, ее приступы гнева напоминали бурю, а молчание было загадочным. С непричесанными волосами, в плохо подобранной одежде, она не могла долго усидеть на месте. Одновременно шаловливая и скрытная, она постоянно сбивала его с толку.

Теперь перед ним сидела женщина с безукоризненными манерами. Она теребила свое обручальное кольцо, которое казалось слишком большим для ее безымянного пальца, и в ее взгляде отражалось сдерживаемое беспокойство.

— Я тоже рада тебя видеть, — тихо произнесла она, и интонации ее низкого голоса произвели на него эффект неожиданной ласки. — Я надеялась, что мы встретимся еще вчера.

— Мне очень жаль. Все эти непредвиденные обстоятельства… Тебе-то должно быть известно, насколько требовательной бывает работа!

Это был неприкрытый упрек, и его взгляд внезапно стал жестче. Она вздрогнула и вскинула подбородок знакомым ему движением.

— К сожалению, известно. Я не лгала тебе, Франсуа. Мне пришлось так долго пробыть вдалеке не по своей прихоти. Все было очень… сложно, — закончила она фразу, не сумев найти более подходящего слова. — Надеюсь, ты придешь посмотреть на фужеры мастерских Гранди. Они восхитительны, — произнесла она с блеском в глазах. — Мы очень гордимся ими. Мы восстановили состав cristallo, забытый на много веков…

— Разумеется, чиароскуро… Как не знать? Все только об этом и говорят, — сказал он, испытав укол зависти. — Говорят, пока ваш стенд завешен черной тканью, которую вы снимете только вечером. Тебе не кажется, что это чересчур театрально?

— Как можно упрекать венецианцев в театральности? — возразила она. — Похоже, у нас это в крови.

— А то, что было между нами, Ливия, тоже театр?

По ее телу пробежала дрожь, лицо застыло. Он ощутил злорадное удовлетворение. Почему ему вдруг захотелось причинить ей боль?

— Будь честна со мной хоть раз. С момента твоего отъезда у меня было много времени для раздумий. Я не считаю себя таким уж гордецом, но, признаюсь, ты преподала мне хороший урок послушания. Мне хотелось бы знать, значил ли я хоть что-то для тебя. На этот счет у меня большие сомнения. Ты была мне благодарна за то, что я дал тебе крышу над головой и признал твоего ребенка, но я не уверен, что при этом ты не считала меня слабаком, ведь я дал тебе все, что мог, а еще и полюбил тебя.

Из коридора донесся звук шагов, раздались приглушенные голоса, короткий взрыв смеха, которые, казалось, принадлежали другому миру.