Дыхание тьмы

— Мы не знаем. Просто наши датчики фиксировали единичные всплески ментальной активности в непосредственной близости с инфицированным. Потом поступило предложение, — Анастасия вновь облизывает разбитую губу, — С той стороны. Нам предложили зачистить хорошо скрытый объект в промзоне. С какой целью, нам не сообщили, но мы предполагали, что противник намеревается испытать Громова в полевых условиях. Никто не предполагал, что противник использует ситуацию ещё и для организации гигантской ловушки.

— То есть, вас переиграли. Испытание провели, а заодно вывели из строя огромное количество наших бойцов. Вам не кажется, что этот противник умнее вас и не позволит перехватить инициативу?

— Мы задумывались над этим, — морщится Настя, — Но всё уже зашло слишком далеко. А тут ещё и вы вмешались…

— На какой стадии инфицирования находится Громов?

— Между второй и третьей. Ближе к третьей.

Папа тяжело смотрит на меня, пока я силюсь переварить последнюю фразу. На первом этапе заражения жертву возможно излечить, пусть это занимает много времени и препаратов. Вторая стадия — граничная. Здесь ещё можно побороться, но шансы на успех — минимальны. Дальше — всё. Инфицированный теряет человеческий облик и прекращает мыслить, как человек. Лечить уже бесполезно, мутация состоялась и пытаться применять любые средства — значит делать из жабы гадюку.

— Значит, это — конец? — глухо спрашивает допросчик и даже через рычание конвертера прорываются знакомые интонации. Допрос ведёт Алексей Константинович, — Благодаря вашим экспериментам хорошего парня придётся усыпить, как бешеного пса?

— Нет! Нет, есть выход! — Анастасия пытается вскочить и её очень жёстко осаживают два бойца. Удар настолько силён, что Михальчук бьётся затылком, — Я могу поддерживать Громова в таком состоянии, если только материал для сыворотки будет поступать регулярно.

— Какой материал?

— Человеческая кровь. Можно употреблять и чистую, даже пить её, но эффект слабеет, да и велик риск положительных подвижек.

— Ну и на кой ему такая жизнь? — Папа глухо кашляет и тот, что сидит за столом, кашляет в ответ, — Постоянно взаперти, на уколах, как наркоман, с риском в любой момент превратиться в монстра?

— Я, я сама стану следить за его состоянием! — Настя вновь пытается подняться и в этот момент её бьют в лицо, — Возможно мне даже удастся обратить мутацию! У меня имеются наработки…Оставьте его в живых! — ещё один удар в разбитое лицо, — Он может быть крайне полезен. Сами видели, как он действовал последний раз. Зачем же отказываться от такого сильного бойца? Послушайте…

Папа выключает запись и пристально смотрит на меня. Потом карандаш в руках полковника трещит и ломается. Алексей Константинович поднимается. Ощущаю движение за спиной.

— Вот так-то, Лёня, — глухо бормочет Папа, — Придётся думать, как с тобой поступить. Риск велик…

— Можно мне позвонить? — голос кажется незнакомым, точно слова выплёвывает осипший ворон, — Позвоню Варе, скажу, что со мной всё в порядке.

Полковник внимательно глядит на меня и внезапно его лицо точно оплывает в гримасе жалости и бессилия.

— Не надо, — глухо говорит он, — Не стоит.

Видимо он считает необходимым пояснить отказ, но объяснение даётся ему нелегко.

— Думаешь, откуда мы узнали? — он пожимает плечами, — Ведина твоя позвонила на контактную линию Управления и сообщила, что её сожитель, Леонид Громов, скорее всего инфицирован. Попросила переслать её вещи, потому что сама она в заражённую квартиру возвращаться не собирается. Вот так-то.

Полковник подходит к двери.

— Выйдите все, — тихо командует он, — Пусть посидит, подумает.

И я остаюсь один.

Это очень хорошо, потому что никто не видит, как я плачу. Навзрыд, точно мальчишка, у которого отняли самое дорогое.

У меня не осталось ничего: ни работы, ни будущего, ни любимой женщины. Те, кого я любил, меня предали. Обе.

Мне плохо. Мне п…дец.