Дыхание в унисон

Честно говоря, я тогда не знала, что это цитата из Шолом-Алейхема, подумала, что приказ, а я ведь большая, понимаю, потому совета тут же послушалась, реветь перестала, вот только слезы утереть нечем, руки цветами заняты. Стою, пытаюсь улыбаться. И в этот момент радостная мысль осеняет меня: раз победа, значит, теперь опять хлеб дома будет! И если мама вдруг цимес сварит, никакие собаки пусть не надеются! И нас точно никогда больше не будут бомбить, и прятаться в убежище не надо! От радости прижимаю букет к себе покрепче, отступаю на шажок от лужицы, что натекла с цветов, и наступаю кому-то на ногу. Оборачиваюсь — а это моя сестричка, вот счастье!

— Смотри, мне поручение от городской управы — цветы Герасименку вручать. Как думаешь, я до него дотащу? Они мокрые и тяжеленные, тяжелее меня! И ростом я меньше, чем букет, что делать?

— Ладно уж, давай сюда, что бы ты без меня делала в этой жизни?! — моя сестра и спасительница забирает у меня цветы, чтобы потом прилюдно преподнести городскому голове товарищу Герасименко этот гигантский символ преклонения перед властью, и праздник потом дотемна не утихает, наоборот, набирает силу. А я в мокром платье и с зареванным лицом остаюсь искать ответ на ее вопрос.

Так и ищу по сей день. Сестра моя больше не придет мне на помощь в трудную минуту, она у меня теперь живет только в душе, а я так и не могу ответить на этот простой вопрос: что бы я без нее делала? Жила бы, наверное, другие ведь живут. Но представить это никак не могу. И не хочу!

Я никогда не отделяла себя от нее, как бы далеко мы ни находились друг от друга.

Ура, каникулы!

Лина как будто снова в детство вернулась. Защита, поддержка и тыл, не то что в студенческом общежитии, которого еще дождаться надо, — мама с папой рядом, еда словно сама с неба падает, заботиться ни о чем не приходится, так приятно опять почувствовать себя ребенком, обнять папу, примоститься у него на коленках, пошептаться с мамой о самом тайном, девичьем! И после скудной студенческой жизни такие пиры горой, мама всякие балтийские вкусности и редкости старается на стол поставить — угря копченого, усача фаршированного, в жизни ничего вкуснее не ела! Лина понимает, что это все ради нее, каждый день люди так не едят. Но нет же сил отказаться! Даже банку варенья с антресолей достали, хотя лето, ягод полно и фруктов. А еще река рядом, каждое утро — на пляж, это рукой подать: вышла со двора — и уже на берегу, а вода чистая и быстрая, серебром блестит. Если пойти пораньше, на берегу никого еще нет, можно посидеть на травке, окунуть ноги в воду, забыть про все на свете плохое, думать только про хорошее. Нет, конечно, мысли — они строптивые, сами выбирают, о чем думать, но эта привычка — когда есть о чем подумать, надо идти к воде — осталась у нее на всю жизнь. Сколько их было, всяких моментов, и светлых, как небо, и черных, как война, — всегда к воде тянуло, к морю, к озеру, к реке — что ближе. Кажется, вот и сейчас я сижу рядом с сестрой на берегу и, наверное, вспоминаю все то же, что и она, по лицу видно.

Лина смотрит на серебряную россыпь в воде, на стайки мальков, что у ног плещутся, а мысли в такие глубины ушли, далеко назад, в те счастливые дни юности, что так несчастливо завершились. Она тогда еще в техникуме училась, от всех однокурсников отличалась не только тем, что была ослепительно красива. Как раз этой своей красоте, хотя ей много говорили об этом, иногда даже в довольно назойливом, чтоб не сказать пошлом, тоне, она особого значения не придавала. Лина отличалась от других своим жизненным опытом: из ее 17 прожитых лет четыре прошли внутри войны. Ее сверстники прожили эти годы на этой же планете, но, может быть, чуть в сторонке, с краю, не в таком кровавом водовороте, и Лина очень чувствовала свое отличие от них — не только как груз, но и как превосходство.

И тут пришла — нет, не пришла! — нагрянула, накрыла любовь. Та самая, первая, о которой так много пишут и поют, так все мечтают. Мечтала ли она? С виду ничего такого, но, может, и мечтала — по дороге в техникум, по дороге в балетную студию, по дороге от колонки на углу с двумя полными ведрами до самого дома. Это потом, спустя много лет, ее казачка на Дону будет учить, как ведра носить, «чтоб Григорию пондравиться», а тогда носила как умела, руки оттягивала, плечи горбила, чтоб не так больно. Мечтать-то особо некогда было, разве что вечером, добравшись до подушки и уже проваливаясь в сон, — скоро вставать, и все сначала! Вот в такое трудное, но полное надежд время появился этот парень с легкой походкой и ясными глазами, да еще и зовут Виктором, на лбу написано, что победитель. И в той же балетной студии хореографию малолеткам ставит, и у самого осанка как на сцене. И какая пышная ветка сирени, окропленная росой, — для нее, для Лины принес. И понеслась эта немыслимая первая любовь, откуда только крылья распахнулись!

Мама, ясное дело, тут же взялась за разъяснительную работу, только зря все это.