Дыхание в унисон

Ряды жаждущих подчинять и присваивать ширятся. Имена на слуху. Сегодня подобные преступления понемногу приобретают массовый характер, подобно тому, как, например, были карманные кражи в послевоенную скудную пору очередей и безденежья. Теперь криминальная мысль сделала гигантский шаг, преступления стали крупнее, преступники по-прежнему вырастают, как стихи, неизвестно, из какого сора. Зато жертв себе они выбирают более осмотрительно, судя по публикациям, можно предположить даже, что уже создано некое стандартное «ноу-хау», потому что действуют эти люди как под копирку: втереться в доверие, убедить в своем бескорыстии и верности христианской морали, отсечь возможность свободного общения с близкими людьми, стать необходимыми в повседневных проблемах и потом уже снимать свою безжалостную жатву. Российское телевидение широко и охотно освещает эти сюжеты, правда, в таких извращенных акцентах, что это скорее может служить наглядным пособием для мошенников, нежели предостережением для беззащитных. Потому я взываю ко всем порядочным людям: насколько мы люди, настолько мы ответственны за все!

Оставаться людьми

На столе — горка непрочитанных писем. Адресованы не мне, сестре. Она не могла прочитать их: когда пришли эти письма, ее глаза уже почти не видели. Скольким людям за немалую свою творческую жизнь она отвечала на письма, сочувствовала, помогала! Скольким молча простила несправедливые обиды!

Теперь на письма ответить должна я: моей сестры Лины больше нет, а отвечать надо. Кто, если не я?

Писем всегда приходило много, в годы успеха, славы, триумфа — мешками, позже сотнями, десятками, в последнее время поток иссяк, редкий день одно-два. Их присылали домой, в театр, иногда нам, родным, с просьбой передать. Необходимо ответить. Нельзя прервать нить. Я обещала.

Держу в руках очередное письмо. Пришло из подмосковного города. Автора зовут Владимир Иванович. Остановлюсь именно на этом письме, потому что оно, с одной стороны, очень личное, а с другой, можно сказать, обобщающее. Человек душевно делится впечатлениями о том, как ему понравился вечер встречи со зрителями, где Лина рассказывала о своей жизни, работе, семье.

Но цель письма другая. Автор трепетно вспоминает своего покойного отца, описывает, как тот прошел войну, как был тяжело ранен и ему грозила ампутация ноги. Спас его отца от ампутации наш с Элиной отец, доктор Авраам Быстрицкий.

Подобных признаний было много; не только за период войны, и в более поздние годы нам иногда писали родители солдат, спасенных нашим папой-доктором. Мы всегда гордились им, всегда старались жить по его принципам, в любой ситуации оставаться людьми. Как жаль, что Лина не читала этого письма!

* * *

Во время визита в театр я поняла, что там для моей сестры в самом деле была семья: как внимательно ко мне отнеслись, как подробно рассказали обо всем, что могло помочь! Не напрасно я, собираясь на этот визит, спросила сестричку:

— Родненькая, меня Юрий Мефодьевич Соломин просил прийти поговорить. Что передать от тебя?

— Передай, что я тоскую по театру!

Я передала.

Мы с сестрой были семьей. Где бы ни находилась Элина, она всегда интересовалась жизнью нашей семьи, спешила поучаствовать не просто в повседневных делах, в решении любой проблемы. И очень обижалась, если я говорила, что мы управляемся, помощь не требуется. Всегда помнила, что она старшая. И понимала, что у меня был надежный тыл — родное плечо, терпеливое ухо, гарантия быть правильно понятой.

А многие ли знают, скольким людям моя сестра помогла получить необходимую помощь от муниципального начальства, получить квартиры в те времена, когда квартиры еще получали от государства? В скорбную минуту прощания, прямо на кладбище ко мне подошла пожилая женщина и, утирая слезы, рассказала, что работала в Малом театре гардеробщицей и еще в советское время только стараниями Элины получила от государства квартиру. «Век буду за нее Бога молить, где бы я теперь голову преклонила, старая да одинокая, если бы не Элина Авраамовна, светлая память?» Согласитесь, дорогого стоит.

А то, что Элина Быстрицкая в военные годы числилась «сыном полка», потому что официального названия «дочь полка» никто не придумал, вообще почти никому не было известно.

Более пяти десятков лет люди приходили в театр на спектакли с участием Элины, благо Академическому Малому театру всегда было, что сказать публике. Зрители видели блистательную звезду сцены и экрана, аплодировали, восхищались, но кому когда приходило в голову соотносить титулованных героинь актрисы с ее собственной героической судьбой комсомолки, советской девочки, ветерана войны?