Дыхание ветра

«Я уверена, что это дитя наделено особым даром, — говорила она себе. — Но во имя какого небесного закона? Почему именно она, эта девочка, рожденная от случайной связи и к тому же в нарушение моральных законов? Кто бы ни посылал ей вдохновенье, Великий Дух или Господь, факт остается фактом. Мне не следовало даже сомневаться. Кионе приснился пожар, и она вызвала бурю, чтобы я могла пробыть с мужем лишний день… Нет, я слишком увлеклась… Она могла солгать про пожар, а бури в начале зимы случаются часто».

В полном смятении она посмотрела на Талу, которая с загадочным выражением лица созерцала языки пламени в камине. Индианка была погружена в мрачные воспоминания. Когда она была совсем юной, она подверглась насилию белого человека. Это был золотоискатель, как и ее муж, Анри Дельбо. Он не мог простить ирландцу, что тот купил земли. Она подавила в себе стыд, отвращение, унижение. Даже когда была отомщена, много месяцев потребовалось на то, чтобы оправиться от воспоминаний об обидчике. Ее брат Магикан[12] убил насильника и закопал тело возле старого барака, где прятались Жослин и Лора Шарден.

«Эрмин и Тошан в то время были еще совсем маленькими, — думала она, дрожа от бессильной ярости. — Даже объятья Анри не доставляли мне больше счастья. Только Жослин смог заставить меня заново почувствовать опьянение плоти. А встретила я его благодаря могиле этого мерзавца. Эта могила должна была исчезнуть. Жослин считал, что это могила Лоры, а Лора думала, что там покоится ее муж. Да, мой брат Магикан отомстил за меня, но кто сегодня требует мести? Кто? Я уверена, что меня хотят заставить заплатить за смерть этого негодяя!»

Тала боялась, а страх делает слабыми даже самых храбрых. Ни разу еще ей не было ведомо это чувство, близкое к панике, поскольку ее собственная судьба вовсе не волновала ее. Теперь все стало иначе. Могли сделать что-то дурное Кионе. Если улыбка ее дочери угаснет, не будет украшать ее, от этого станет хуже индейцам монтанье. И не только им.

«Когда я перееду в Роберваль, я не буду выходить из дома, останусь в безопасности с Кионой, — поклялась она. — Я стану невидимой, тенью среди бледнолицых. Никто не причинит зла моему дорогому ребенку!»

Три женщины долго молчали, думая о своем. Но это не мешало им прислушиваться к каждому доносившемуся снаружи подозрительному шуму, не заглушаемому потрескиванием огня.

— К счастью, Тошан оставил свое охотничье ружье, — наконец объявила Эрмин. — Если потребуется, я не премину им воспользоваться. Боже, это ужасно! Кажется, я слышу шаги на крыльце! Тала, если и впрямь твой соплеменник требует мести, он легко сможет войти сюда и расправиться и с тобой, и с нами. Нужно быть хладнокровными. Тот или те, кто поджег твою хижину, точно знают, что Тошан уехал.

Ее голос прерывался. Она представляла себе окружавшие их лесные пространства, занесенную снегом дорогу, страшную оторванность от остального мира. А в соседней комнате находилось четверо ни в чем не повинных детей, которых она должна была защищать. Ее спутницы увидели, как она поднялась, сняла висевшее на стене ружье и стала изучать его.

— Ружье заряжено! — возвестила она. — Тошан научил меня стрелять.

Она подошла к окну с оружием в руках и слегка отодвинула занавеску. Несмотря на густой снег, она различила на земле груду красноватых деревянных обломков. Это было все, что осталось от хижины.

— Не показывайся! — закричала Тала; в ее голосе сквозил страх.

Закрыв занавеску, молодая женщина с изумлением посмотрела на свекровь.

— Минуту назад ты утверждала, что я ничем не рискую, — сказала она.

— Я уже ничего больше не понимаю, доченька, — вздохнула индианка, — ничего не понимаю.

Мадлен все-таки решила проверить, что заперт ли дом. Одна из комнат, в ней раньше жила Тала, находилась рядом с кладовой, где хранились запасы еды. Кормилица быстро вернулась.

— Никто не сможет сюда войти, — заявила она, — разве что взломают дверь.

Эрмин поблагодарила ее, горько усмехнувшись. Мысли ее путались. Теперь, когда она столкнулась с реальной опасностью, грусть и слабость уступили место новой для нее решимости. Да, она потеряла трехмесячного ребенка, но в отсутствие Тошана ей надлежало смотреть за Мукки, Лоранс, Мари и Кионой. Эти дети были бесконечно дороги ей, и ни одно несчастье не должно было их коснуться. Даже ее страхи отступили.

— Мадлен, пойди передохни немного, — сказала она, устраиваясь в кресле-качалке и положив на колени ружье. — Я не сомкну глаз всю ночь.

— Я тоже! — заверила ее Тала.

Оставшись вдвоем, они не проронили ни слова. Индианка терзала себя мыслями, ее душил страх, что она подвергает опасности своих близких.

«А если я скажу всю правду о моем прошлом Эрмин? Она лучше поняла бы то, что я чувствую… Но тогда рано или поздно это станет известно моему сыну. А я не хочу этого. Нет, мне было бы очень стыдно, слишком стыдно!»

Молодая женщина терялась в догадках. Теперь ей казалось, что кто-то желает зла ее мужу, ведь благодаря ее певческой карьере он получил полную финансовую независимость, что у многих вызывало зависть.