Дым

Ответы выдавались плоские и не без грамматических ошибок; тучный генерал рассказал, что он однажды на вопрос: "Qu'est ce que l'amour?" - отвечал: "Une colique remontee au coeur" - и немедленно захохотал своим деревянным хохотом; развалина с размаху ударила его веером по руке; кусок белил свалился с ее лба от этого резкого движения . Высохший сморчок упомянул было о славянских княжествах и о необходимости православной пропаганды за Дунаем, но, не найдя отголоска, зашипел и стушевался. В сущности, больше всего толковали об Юме; даже "царица ос" рассказала, как по ней ползали руки и как она их видела и надела на одну из них свое собственное кольцо . Ирине, точно, пришлось торжествовать: если б Литвинов обращал даже больше внимания на то, что говорилось вокруг него, он все-таки не вынес бы ни одного искреннего слова, ни одной дельной мысли, ни одного нового факта изо всей этой бессвязной и безжизненной болтовни. В самых криках и возгласах не слышалось увлечения; в самом порицании не чувствовалось страсти; лишь изредка, из-под личины мнимо-гражданского негодования, мнимо-презрительного равнодушия, плаксивым писком пищала боязнь возможных убытков да несколько имен, которых потомство не забудет, произносилось со скрипением зубов.

... И хоть бы капля живой струи подо всем этим хламом и сором! Какое старье, какой ненужный вздор, какие плохие пустячки занимали все эти головы, эти души, и не в один только этот вечер занимали их они, не только в свете, но и дома, во все часы и дни, во всю ширину и глубину их существования! И какое невежество в конце концов ! Какое непонимание всего, на чем зиждется, чем украшается человеческая жизнь!

Прощаясь с Литвиновым, Ирина снова стиснула ему руку и знаменательно шепнула: "Ну что? Довольны вы? Насмотрелись? Хорошо?" Он ничего не отвечал ей и только поклонился тихо и низко.

Оставшись наедине с мужем, Ирина хотела было уйти к себе в спальню... Он остановил ее.

- Jе vous ai beaucoup admiree ce soir,madame,- промолвил он, закуривая папироску и опираясь на камин, - vous vous estes parfaitement moquee de nous tous.

- Pas plus cette fois-ci que les autres,- равнодушно отвечала она.

- Как прикажете понять вас? - спросил Ратмиров.

- Как хотите.

- Гм. C'est clair.- Ратмиров осторожно, по-кошачьи, стряхнул пепел папироски концом длинного ногтя на мизинце .- Да, кстати! Этот новый ваш знакомец - как бишь его?.. господин Литвинов,- должно быть, пользуется репутацией очень умного человека.

При имени Литвинова Ирина быстро обернулась.

- Что вы хотите сказать?

Генерал усмехнулся.

- Он все молчит... видно, боится скомпрометироваться.

Ирина тоже усмехнулась, только вовсе не так, как ее муж.

- Лучше молчать, чем говорить... как говорят иные.

- Аttrape! - промолвил Ратмиров с притворным смирением.- Шутки в сторону, у него очень интересное лицо. Такое... сосредоточенное выражение... и вообще осанка... Да.- Генерал поправил галстух и посмотрел, закинув голову, на собственные усы.- Он, я полагаю, республиканец, вроде другого вашего приятеля, господина Потугина; вот тоже умник из числа безмолвных.

Брови Ирины медленно приподнялись над расширенными, светлыми глазами, а губы сжались и чуть-чуть скривились.

- К чему вы это говорите, Валерьян Владимирыч? - как бы с участием заметила она.- Только заряды на воздух тратите... Мы не в России, и никто вас не слышит.

Ратмирова передернуло.

- Это не мое только мнение, Ирина Павловна,- заговорил он каким-то внезапно гортанным голосом,- другие также находят, что этот барин смотрит карбонарием.

- В самом деле? Кто же эти другие?

- Да Борис, например...

- Как? И этому нужно было выразить свое мнение?

Ирина передвинула плечами, как бы пожимаясь от холода, и тихонько провела по ним концами пальцев.

- Этому... да, этому... этому. Позвольте доложить вам, Ирина Павловна, вы словно сердитесь; а вы сами знаете, кто сердится...

- Я сержусь? С какой стати?

- Не знаю; может быть, на вас неприятно подействовало замечание, которое я позволил себе насчет...

Ратмиров замялся.

- Насчет? - вопросительно повторила Ирина.- Ах, пожалуйста, без иронии и поскорее. Я устала, спать хочу.- Она взяла свечку со стола.- Насчет?..

- Да насчет все того же господина Литвинова. Так как теперь уже нет никакого сомнения в том, что он очень вас занимает...

Ирина подняла руку, в которой держала подсвечник,- пламя пришлось на уровень с лицом ее мужа,- и, внимательно, почти с любопытством посмотрев ему в глаза, внезапно захохотала.

- Что с вами? - спросил, нахмурившись, Ратмиров.

Ирина продолжала хохотать.

- Да что такое? - повторил он и топнул ногой. Он чувствовал себя обиженным, уязвленным, и в то же время красота этой женщины, так легко и смело стоявшей перед ним, его невольно поражала... она терзала его.

Он видел все, все ее прелести, даже розовый блеск изящных ногтей на тонких пальцах, крепко охвативших темную бронзу тяжелого подсвечника,- даже этот блеск не ускользнул от него... и обида еще глубже въедалась в его сердце. А Ирина все хохотала.