Дым и зеркала

– Так ты хочешь быть спутником героев? – спросил он. Голос у него звучал мягче, чем в воображении Ричарда.

Ричард кивнул.

Одним длинным пальцем Элрик взял Ричарда за подбородок, заставляя поглядеть себе в глаза. «Кровавые глаза, – подумал Ричард. – Кровавые глаза».

– Ты не спутник, мальчик, – сказал он на высоком наречии Мелнибонэ.

Ричард всегда знал, что, хотя и отставал по французскому и латыни, обязательно поймет высокое наречие, когда его услышит.

– Но кто же я тогда? – спросил он. – Пожалуйста, скажите мне. Пожалуйста!

Элрик не ответил. Он повернулся спиной к Ричарду и ушел в развалины храма.

Ричард побежал следом.

В храме Ричард нашел жизнь, с иголочки новую, для него приготовленную, только надень и носи, а внутри этой жизни – еще одну. И каждая жизнь, какую бы он ни примерял, в какую бы ни погружался, уводила его все дальше от мира, из которого он пришел. Жизнь за жизнью, мир за миром… Реки снов и поля звезд, ястреб с зажатой в когтях стрелой низко летит над травой, а вот крохотные замысловатые человечки только и ждут, чтобы он наполнил их головы мыслями, тысячелетия проходят, а он взял на себя труд великой важности и пронзительной красоты, и его любят, его почитают, а потом тяга, резкий рывок, и, …

… и он словно вынырнул с самого глубокого места в плавательном бассейне. Над ним возникли звезды, потом распались, растворившись в зелень и синь, а еще в глубокое разочарование, что он опять стал Ричардом Греем. Он пришел в себя, исполненный незнакомого чувства. Чувство было острым и конкретным, настолько конкретным, что потом он даже удивился, что для этого чувства нет особого названия: это было отвращение и сожаление, что вернулся к тому, с чем уже покончил, что оставил и забыл, что было мертво. Ричард лежал на земле, а Линдфилд возился с тугим узлом галстука. Вокруг стояли другие мальчики, он видел склоненные над ним лица, встревоженные, обеспокоенные, испуганные.

Линдфилд распустил галстук. Ричард судорожно втягивал воздух, хватал его ртом, насильно заталкивал в легкие.

– Мы думали, ты прикидываешься, – сказал кто-то. – Ни с того ни с сего вдруг упал.

– Заткнись, – бросил Линдфилд. – С тобой все в порядке? Извини. Честное слово, извини. Господи. Прости меня.

На мгновение Ричарду показалось, что он извиняется за то, что вернул его назад из мира за стенами храма.

Линдфилд был до смерти перепуган, заботлив, дружелюбен от отчаяния. По всей видимости, он еще никогда раньше никого не убивал. И ведя Ричарда по каменным ступенькам в кабинет заведующей хозяйством, Линдфилд объяснил, что вернулся из школьного буфета и нашел Ричарда без сознания на дорожке, окруженного любопытными мальчиками, и сообразил, в чем дело. Ричард немного отдохнул в кабинете заведующей, где ему дали горький растворимый аспирин из огромной банки и пластиковый стаканчик воды, а потом отвели в кабинет воспитателя.

– Господи, ну и помятый же у тебя вид, Грей! – сказал воспитатель, раздраженно пыхтя трубкой. – Я совсем не виню молодого Линдфилда. Как бы то ни было, он спас тебе жизнь. Ни слова больше не желаю об этом слышать.

– Извините, – сказал Грей.

– На этом все, – ответил воспитатель из облака ароматного дыма.

– Ты уже решил насчет религии? – спросил школьный капеллан мистер Эйликвид.

Ричард покачал головой.

– У меня большой выбор, – признался он. Школьный капеллан также вел у Ричарда биологию.

Недавно он водил весь класс – пятнадцать тринадцатилетних мальчиков и двенадцатилетнего Ричарда – в свой холостяцкий домик через дорогу от школы. В саду мистер Эйликвид убил, освежевал и расчленил острым ножиком кролика. Потом, взяв ножной насос, надувал мочевой пузырь зверька, как воздушный шар, пока он не лопнул, забрызгав мальчиков кровью. Ричарда стошнило, но он был единственный.

– Гм, – сказалкапеллан.

Кабинет капеллана был заставлен книгами. Это был один яз немногих, хоть сколько-нибудь уютных учительских кабинетов.

– А как насчет мастурбации. Ты чрезмерно мастурбируешь? – Глаза мистера Эйликвида блестели.

– Что значит чрезмерно?

– Ну. Я бы сказал, больше трех-четырех раз в день

– Нет, – сказал Ричард. – Не чрезмерно.

Он был на год младше остальных в классе, иногда об этом забывали.

Каждый уик-энд он ездил в Лондон к своим кузенам на занятия перед бар-митцва[31]: их вел худой аскетичный кантор, фрумее фрумного, каббалист и хранитель сокровенных тайн, на которые его можно было отвлечь умело заданным вопросом.

«Фрум» в переводе с идиш означало ортодоксальный еврей. Никакого молока с мясом и разные посудомоечные машины для двух наборов тарелок и приборов.

«Не вари козленка в молоке матери его».

Кузены Ричарда в Лондоне были фрум, хотя мальчики покупали тайком после школы чизбургеры и этим друг перед другом хвастались.