Дым и зеркала (сборник)

После ванны Ричард вытерся полотенцем и поспешно оделся: пора было возвращаться в затерянный мир.

Он медленно вышел из здания, с криво повязанным галстуком и плохо заправленной в брюки рубахой, читая про лорда Грейстоука, думая, неужели в обычном мире действительно существует еще один мир, где летают динозавры и никогда не наступает ночь.

Начинало смеркаться, но на школьном дворе довольно много мальчишек еще играли с теннисными мячиками; у скамейки двое резались в каштаны. Ричард прислонился к красной кирпичной стене, закрывшись от внешнего мира, забыв про унижения в раздевалке.

– Грей, ты – позорище!

Я?

– Посмотри на себя! Галстук набок съехал. Ты позоришь нашу школу. Вот что. – Мальчика звали Линдфилд, он учился всего на два класса старше, а выглядел как взрослый. – Посмотри на свой галстук. То есть реально, посмотри . – Линдфилд взял его за галстук и затянул узел так, что Ричард не мог вдохнуть. – Смотреть противно!

Линдфилд и его приятели удалились.

У красной кирпичной стены школы стоял Элрик Мелнибоунский и смотрел на него. Ричард рванул узел галстука, пытаясь его ослабить. Галстук впился в горло.

Его руки бессмысленно шарили вокруг шеи.

Ричард не мог дышать, но он об этом даже не думал. Он думал о том, как устоять, потому что вдруг забыл, как это делается. И с облегчением обнаружил, какой мягкой оказалась дорожка, вымощенная красным кирпичом, когда она медленно приподнялась, чтобы заключить его в свои объятия.

Они стояли вместе под ночным небом, увешанным тысячами огромных звезд, у развалин чего-то, похожего на древний храм.

Сверху на него смотрели рубиновые глаза Элрика. Они были похожи, как показалось Ричарду, на глаза поразительно злобного белого кролика, который когда-то жил у Ричарда, прежде чем прогрыз прутья клетки и бежал в сассекские поля, терроризировать бедных лисиц. Его кожа была ослепительно белой; а доспехи, богатые и украшенные орнаментом, абсолютно черными. Его тонкие белые волосы рассыпались по плечам, словно разметанные ветром, хотя воздух был неподвижен.

Значит, ты хочешь быть спутником героев?  – спросил он. Голос у него был еще нежнее, чем Ричард себе представлял.

Ричард кивнул.

Элрик своим длинным пальцем коснулся его подбородка, приподнял ему голову. Кровавые глаза, подумал Ричард. Кровавые глаза.

Но ты не можешь быть им спутником, мальчик, сказал тот на высоком мелнибоунском наречии.

Ричард всегда знал, что поймет это наречие, если когда-либо услышит, хотя и в латыни, и во французском был несилен.

Ну а кто же я тогда?  – спросил он. – Прошу вас, скажите. Кто?

Элрик ничего не ответил. Он пошел прочь, в разрушенный храм.

Ричард побежал за ним.

В храме он нашел жизнь, которая его ожидала, вполне готовую, бери и носи, а внутри той жизни – еще одну. И каждая жизнь, что он примерял, ускользала от него, и тянула все дальше, дальше от мира, из которого он пришел; одна за другой, жизнь за жизнью, реки снов и поля звезд, вот низко над травой летит ястреб с зажатой в когтях стрелой, а вот крохотные странные человечки ждут, чтобы он наполнил их жизнью, и проходят тысячи лет, и он вовлечен в странную величайшей важности и пронзительной красоты работу, и его любят, его почитают, а потом толчок, резкий рывок – и…

…и он словно вынырнул из самой глубины бассейна. Над ним появились звезды, потом стали падать и растворяться в синем и зеленом, и с огромным разочарованием он вновь стал Ричардом Греем, вернулся к себе, исполненный незнакомого чувства. Оно было странным, таким странным, что он дивился позднее, когда понял, что у него даже нет названия: оно состояло из отвращения и сожаления оттого, что он вернулся к чему-то, что считал давно сделанным, и забытым, и умершим.

Ричард лежал на земле, а Линдфилд пытался развязать ему узел на галстуке. Вокруг столпились другие мальчишки, обеспокоенные, взволнованные, испуганные.

Наконец Линдфилду удалось развязать галстук. Ричард судорожно хватал ртом воздух, глотал, давился, пытался вдохнуть как можно глубже.

– Мы думали, ты прикидываешься. Взял и грохнулся, – сказал кто-то.

– Заткнитесь, – сказал Линдфилд. – С тобой все в порядке? Прости. Я не хотел. Господи. Прости.

На одно мгновение Ричарду показалось, будто Линдфилд извиняется за то, что вернул его из того мира, где стоит разрушенный храм.

Насмерть перепуганный Линдфилд отчаянно над ним хлопотал. Ему явно никогда не приходилось доводить кого-либо до такого состояния. Он помог Ричарду подняться по лестнице до медицинского кабинета, где рассказал, как, возвращаясь из школьного буфета, нашел Ричарда без сознания, окруженного любопытными, и понял, что с ним что-то случилось. Ричард немного полежал в медкабинете, где ему дали выпить горького аспирина из пластикового стаканчика, а потом отвели в кабинет воспитателя.

– Боже, ну и видок у тебя, Грей! – сказал тот, раздраженно попыхивая трубкой. – Я не вижу вины за молодым Линдфилдом. Во всяком случае, он спас тебе жизнь. И я слышать об этом больше не желаю!

– Извините, – сказал Грей.

– У меня все, – сказал воспитатель из облачка ароматного дыма.

– Ты уже определился с религией? – спросил его школьный священник мистер Эйликид.

Ричард покачал головой.

– У меня довольно большой выбор, – пояснил он.

Школьный священник был еще и учителем биологии. Недавно он водил весь класс, пятнадцать тринадцатилетних мальчишек и двенадцатилетнего Ричарда к себе домой, в маленький домик, что напротив школы. В саду маленьким острым ножом мистер Эйликид убил, освежевал и расчленил кролика. А потом взял ножной насос и надувал им мочевой пузырь как воздушный шар, пока тот не лопнул, забрызгав мальчиков кровью. Ричарда вырвало, но остальные были в порядке.

– Хм, – сказал священник.

Его кабинет был уставлен книгами, и там, в отличие от многих других кабинетов, по крайней мере было уютно.

– Как насчет онанизма? Ты с этим не перебарщиваешь? – Глаза мистера Эйликида сверкнули.

– А как это, перебарщивать?

– Ну, я полагаю, если этим заниматься больше трех-четырех раз в день, то…

– Нет, – сказал Ричард. – Не перебарщиваю.

Он был на год младше остальных; не все об этом помнили.