– Моя так называемая сила происходит от излишка темперамента и недостатка воспитания. Владимир же всегда, судя по моим наблюдениям и его рассказам, был сдержан, мягок от нежелания никому навредить. А теперь война растворила его оболочку. Он узнал, какого быть сильным, никого не бояться кроме собственного отражения. И ему понравилось, потому что он способен это вынести…
Женя слушала с интересом – в этом ракурсе она еще не размышляла. Понимая, что нет истины в человеческом мире, а есть только мнения, она не прочь была принять видение Максима.
– Странно, что при вашей схожести вы не стали друзьями.
– Так бывает… Люди как будто и похожи между собой, а разные с основ, с самой сути… И не надо никого винить, что порой не складываются у них отношения.
– Так сила вытекает из распущенности? – словно переспросила Женя, все еще не оторвавшаяся от той фразы.
– У кого как, – с выдохом размышления отозвался Максим, польщенный, что Женя обращается к нему за таким духовным ответом. Эта привычка позволяла неплохо познавать за счет диалога. – Мне кажется, моя именно оттуда, от безнаказанности, например, с моей Дарьей. Сила это или свобода… Откуда мне знать, как я повел бы себя с более волевой спутницей?
– Тем не менее вы переступили через себя, чтобы приехать за ней.
– Кто больше нуждается в союзе, подобном нашему? Человек терпящий или допускающий вольности, живущий открыто и в свое удовольствие? Думаю, ответ очевиден.
– Не всегда. Если брать людей, подобных, например, Лиле Брик, то она и после смерти Маяковского и расставания с мужем не пропала. Она ведь была умной и несгибаемой.
– Быть может… Было много причин, почему я поехал вслед за Дарьей. Странно, что мы вообще говорим об этом.
– Раз уж начали, – улыбнулась Женя. – Для меня никогда не было чем-то необыкновенным разговориться с незнакомым или плохо знакомым человеком о личном и родном. Время сейчас такое, легче – все понимают, всех смерть коснулась. Если я вас шокирую, простите. При этом я редко даже с родными позволяла себя такие откровения… В моей семье вообще не принято было говорить, обсуждать важнейшие отношения мужчин и женщин, что в жизни всегда пригодится. Алгебра, физика, да даже литература не так пригождаются, как это базовое…
– Не знаю, сила ли это, привычка, страх или вовсе слабость с моей стороны, помятость. Каждый это как хочет на свой лад может интерпретировать.
– Тем не менее, жену вы были готовы простить.
– Потому что она ударила в первый раз. Тем более я прекрасно понимал, что сам не подарок. В мелочах несдержанн на язык, гадок. Дарья это видела. Порой и хотелось мне смолчать, да думал, зачем, она никуда не денется, не накричит в ответ. Но все же мужчина, не подверженный страстям, живущий по принципам и правилам, представляет, в сущности, жалкое зрелище. Может, это и послужило…
Женю это нисколько не поколебало.
– Перестаньте! Неблагодарным людям всегда что-то маячит и мельтешит перед глазами, что-то раздражает… Но если человек как вы способен говорить о себе такое, у него не только развита совесть и мышление, но и критика себя, что необходимо.
– Или он просто хочет произвести такое впечатление и покрасоваться, – рассмеялся Максим.
Мягкий смех, так не подходящей его экспрессивной суровой натуре, маслом окутал Женю.
– У тех, кто так говорит, – продолжала Женя, поведя бровью, – часто наблюдается глобально тонкое чутье, совесть и запасы любви.
– Вы пытаетесь выгородить меня?
– Скорее, сделать комплимент.
– Из жалости?
– Отнюдь. Хочу выразить свое настоящее отношение, – сказала Женя, не покраснев. Такой ерунды теперь не возникало.
Максим не знал, как отреагировать на это.
– Цельные натуры умеют любить как никто. Неровно, стихийно, страстно, неправильно, но упоительно, – продолжала Женя, поймав колею и выражая давние мысли. Какой отрадой был разумный собеседник рядом! – Люди злы, когда они несчастны.
– Но это не оправдывает их.
– Одна моя знакомая придерживалась таких же взглядов. Но у вас это выходит более обаятельно и не так категорично, зло почти…
– Потому что я все понимаю.
– Со мной тоже была подобная история, как у вас с Дарьей… Не простила. Не смогла. Может, я плохой человек.
– И верно, что не простили. Нечего прощать такое. Есть границы, до которых человек может быть родным. Перейдет – сам виноват.
– И это ваша мораль?
– Чем она плоха? Это же не невинная ссора, из-за которой скандалить – идиотизм, – разъяснил Максим, словно опасаясь своей стойкости.
– Но ведь даже виновный может слишком пострадать из-за мести.
– Как это?
– Когда человек мстит или делает зло, обличает, он не может знать, как его поступки скажутся на его жертве. И будет ли казнь правомерна…
– Вы верите в бога? – с удивлением и почти отверганием прервал ее Максим. – Я отношусь к атеизму как к большевикам – не совсем верно, но все лучше тупой забитой веры и повальной безграмотности.