Дымная река

Давеча власти приступили к уничтожению сданного опия, и Чарли был среди немногих иноземцев, допущенных наблюдать за событием. Он подробно описал мне сию картину, и я так проникся его рассказом, что решил запечатлеть все происходившее на холсте и уже сделал несколько набросков, горячо одобренных Чарли.

Акцию устроили в прибрежной деревеньке, которая расположена в болотистой лощине, изрезанной ручьями и окруженной рисовыми полями. Ящики с опием складировали на размеченной площадке, от которой прорыли канавы к реке. Во избежание хищений была установлена круглосуточная охрана, а всех рабочих обыскивали на входе и выходе.

Ящики прибывали день за днем, и наконец число их достигло двадцати тысяч трехсот восьмидесяти одного. Общая стоимость сего груза просто невообразима — чтобы его выкупить, говорит Задиг-бей, нужны тонны серебра! (Представляешь ли ты, милая Пагли, курган из серебряных слитков? В голове не укладывается, что весь этот опий собирались продать за один торговый сезон!)

Но вот наступает день, когда комиссар дает команду приступить к уничтожению огромной горы ящиков. Как ты думаешь, чем он занят накануне акции? Вообрази, он сочиняет стихотворную молитву, в которой просит бога моря уберечь обитателей глубин от яда, что вскоре на них прольется.

В установленный час комиссар усаживается в возведенном павильоне и дает отмашку начать работу. Вскрывают ящики, разбивают футляры; перемешанный с известью и солью опий сбрасывают в канавы с водой, затем поднимают шлюзы, позволяя образовавшемуся раствору стечь в реку. Труд тяжелый — за целый день пятьсот рабочих успевают ликвидировать не больше трех сотен ящиков.

Вот такую картину видит Чарли. Комиссар приглашает его к себе в павильон. Это их первая встреча лицом к лицу, и Чарли удивлен тем, что комиссар вовсе не таков, каким его изображают недруги: он невысок и весьма тучен, однако чрезвычайно подвижен и выглядит моложе своих лет; холеное полное лицо его украшено жиденькой бородкой, взгляд темных глаз пронзителен. После обмена любезностями он спрашивает, кого из китайских купцов Чарли считает самым честным. Тот медлит с ответом, и комиссар заходится смехом.

Может получиться великолепное полотно, правда? Я думаю назвать его «Комиссар Линь и опийная река».

Чарли был в восторге от зрелища, в котором зелье, как он выразился, предназначенное служить топливом для похоти и безумия в борделях сотен городов, превращается в прах. Но к радости его примешивалась ужасная горечь, ибо он понимал, что век комиссарской победы недолог: флотилия английских и американских боевых кораблей уже взяла курс на Китай, а в исходе войны, случись она, сомневаться не приходится. Чарли настолько встревожен, что написал большое письмо капитану Эллиотту. По-моему, это прекрасный образчик эпистолярного жанра, и я, завзятый копиист, не удержался от того, чтобы переписать несколько абзацев (листки эти я вложу в конверт с моим письмом).

Чарли часто впадает в уныние, ибо, на его взгляд, грядут великие потрясения. Так оно или нет, я не знаю, да и мне, если честно, все равно. Я считаю, нужно жить моментом. Согласись, милая Пагли, такое бывает редко, чтобы два хороших человека противостояли ополчившимся силам зла.

Как всегда, я грешу многословием, однако не могу закончить это письмо, обойдя молчанием одну большую странность, случившуюся на прошлой неделе.

Как-то утром на пороге дома был обнаружен адресованный мне ярко-красный конверт, в каком здесь обычно присылают приглашения. Письмо на английском исходило (либо претендовало на это) от господина Чана (или А-Фея, как тебе угодно). Вот что в нем сказано:

«Дорогой мистер Чиннери, по неотложному делу я должен покинуть город и не знаю, когда вернусь. Жаль, что так вышло, ибо я приготовил для вас прелестные цветы. Правда, среди них нет золотистой камелии, ибо сего растения НЕ существует. Его выдумал Уильям Керр. Как и многое другое, что приписывают Китаю, это ФИКЦИЯ. Мистификация Керра преследовала единственную цель — побольше выкачать денег из спонсоров. Картинки нарисовал художник Аланцае, а Керр подсказал ему ботанические детали. Я это знаю, потому что служил садовником у матери художника, рекомендовавшей меня Керру. Я бы очень хотел сам поведать обо всем этом мистеру Пенроузу, да вот теперь не уверен, выпадет ли случай. За сим прощайте, Ленни Чан (Линьчон)».

Ей же ей, милая Пагли, я не знаю, как это понять, и даже не буду пытаться. Все это чрезвычайно странно, хотя для Кантона, наверное, обычно.

Цветы и опий, опий и цветы!