Дымовое древо

Билл укрылся в клубе «Большой бурун» и там обменялся бутылками с двумя ребятами слегка старше него самого; один из них, по имени Кинни, недавно присоединился к команде на корабле Хьюстона – судне военно-морской транспортной службы США «Боннерс-Ферри», танкере класса Т-2; личный состав корабля комплектовался в основном гражданскими – к ним этот Кинни и принадлежал. Правда, он не просто вальсировал себе на борту, совершая тропический круиз. Он уже довольно долго провёл во флоте, и всё это время перебирался с судна на судно и не имел настоящего жилища на суше. Кинни успел снюхаться с каким-то пляжным босяком (в буквальном смысле – обуви на нём не было), который, похоже, был чем-то крепко обдолбан. Босяк заказал на их столик два кувшина пива подряд и через некоторое время сообщил, что до отправки домой по досрочному увольнению он, дескать, служил в Третьей дивизии морской пехоты США во Вьетнаме.

– Да, детка, – похвастался босяк. – Я и справочку себе выкроил!

– Это с чего бы?

– С чего бы? Да с того, что я психически больной.

– Да с тобой вроде всё в порядке.

– А если пивка нам проставишь, то будет вообще полный порядок, – сказал Кинни.

– Не вопрос. Мне ж пенсия полагается по инвалидности. Два сорок два в год. Могу сколько хошь «Хэмса» выжрать, если только буду жить на пляже, как здешние моуки, и жрать то же самое, что они жрут.

– А что они жрут? И что за моуки такие?

– У нас тут есть моуки, а есть хаули. Мы вот – хаули. А моуки – это аборигены местные, мать их за ногу. Что жрут? А всё что хошь, лишь бы по дешману. Потом ещё есть хуева туча япошек всяких да китаёзов, их-то вы уже, поди, заметили. Эти по разряду гуков проходят. Знаете, почему у гуков жратва такая вонючая? Да потому что жарят они её прямо вместе с крысиным говном, тараканами и вообще со всем, что там в ихний рис попало. Им всё это побоку. Спросишь их, с хера ли у вас тут такая вонь стоит, так ведь они даже и в толк не возьмут, о чём речь-то вообще. Да, я-то всякого навидался, – продолжал босяк. – У себя там гуки носят эти свои ржачные шляпы соломенные, видали, поди, – островерхие такие? Девка, скажем, на велике едет, так ты хватанёшь её за шляпу, когда мимо проходишь, – ну и чуть ли не отрывается тогда у ней башка-то, потому как шляпа-то верёвочкой привязана! Сдёргиваешь её прямо с велика, чувак, тут она так и ёбнется прямо в грязь. Видал я как-то раз одну, так она вся покорёженная была, чуваки. Шею ей верёвкой-то перерезало. Дохлая она была, вот что.

Билл Хьюстон совсем запутался:

– Что? Где?

– Где? Да в Южном Вьетнаме, чувак, в Бьенхоа[42]. Практически в самом центре города.

– Ну это вообще пиздец, чувак.

– Да? Не, пиздец – это когда какая-нибудь из этих тёлочек бросает тебе на колени гранату, потому как ты, чувак, позволил ей рядом с тобой на дороге встать. Они ведь правила-то знают. Знают, что дистанцию соблюдать нужно. Которые дистанцию не соблюдают, у тех, верно, и граната при себе имеется.

Хьюстон и Кинни хранили молчание. У них просто не было в запасе никаких сопоставимых тем. Парень допил своё пиво. В один миг они даже почти заснули. По-прежнему никто не продолжал разговор, но босяк всё-таки сказал, как бы отвечая кому-то на что-то:

– Это всё херня. Вот я-то всякого навидался…

– Давайте-ка ещё по пивку, – предложил Кинни. – Не твоя ли очередь проставляться?

Босяк, кажется, не помнил, кто там что купил. К столику несли всё новые и новые кувшины.

* * *

Джеймс Хьюстон вернулся домой после последнего дня третьего года обучения в старшей школе. Выпрыгнул из автобуса, улюлюкая и показывая водителю средний палец.

Мать уехала на работу на попутке и оставила грузовик на въезде в гараж, как он и попросил. Младший брат Беррис стоял на дороге, ковырялся пальцем в ухе и вглядывался в дуло игрушечного пистолета с пистонами, раз за разом нажимая на спуск.

– Глаза-то побереги, Беррис. Слыхал я, одному пацану искра в глаз попала, так его в больницу увезли.

– А из чего пистоны делают?

– Из пороха.

– Чего-о-о? Из по-о-ороха?!

В доме зазвонил телефон.

– Мне не велели отвечать, – сказал Беррис.

– Телефон-то что, опять включился?

– Не знаю.

– Ну так он же звонит, нет?

– Да ладно!

– Ну вот, теперь перестал, дурошлёп ты этакий.

– Да я бы не смог ответить никак. Всё равно звук такой, как будто на том конце жуки какие-то в трубку говорят. Уж точно не люди.

– Ох и угарный же ты кадр, – сказал Джеймс и вошёл в дом, где было душно и чуть-чуть пованивало мусором. Мать отказывалась включать испарительный охладитель, если только температура не переваливала за тридцать семь.

Джеймс принёс с собой из школы множество бумаг, домашних заданий, табель успеваемости, ведомости об окончании учебного года. Их он запихнул в мусорное ведро под раковиной.

Снова зазвонил телефон: это был брат, Билл-младший.

– Чё, небось жарко там у вас, в Финиксе?

– Почти под тридцать семь, ага.

– Здесь тоже жарко. Я бы сказал – знойно.

– Откуда звонишь-то?

– Гонолулу, Гавайи. Час назад стоял на Вайкики-бич.

– Гонолулу?

– А то.

– Видел уже гавайских танцовщиц?

– Видел парочку шлюх, только и всего. Но готов поспорить, они и станцевать могут.