Дымовое древо

В какой-то пивной на Сентрал-стрит он познакомился с миловидной пухленькой индианкой из племени пима, которая называла сама себя полукровкой. Она вывезла его в пустыню, в резервацию далеко на востоке от города, и там в прохладных сумерках под бледно-голубым небом они уселись на капот её раздолбанного «плимута». Они подошли друг другу – он и эта добросердечная женщина с коричневым передним зубом на жизнерадостном эскимосском лице. Низкорослая и упитанная. По сути дела – шарообразная. Она отвезла его к себе в лачугу к востоку от Пима-роуд, у самого входа в резервацию, и через пару дней он на ней женился, а брачной церемонией руководил иссохший старый кретин, утверждающий, будто он шаман. Со своей новоиспеченной женой Хьюстон прожил в блаженстве две недели, пока не объявился и не подселился к ним её мрачный, ядовито-молчаливый брат. Как-то после обеда, пока она дремала, Хьюстон взял из бардачка её «плимута» шесть долларов и шесть сигарет – шесть, его счастливое число, и её счастье, что это число не оказалось двузначным! – и на автобусе уехал обратно до Двойки. Нуждался ли он в услугах юриста? Пожалуй, нет. Эта женщина прожгла себе путь к его сердцу, но что значат какие-то две недели? Он не собирался осложнять свои похождения бракоразводным процессом.

* * *

Когда миновал октябрь, а вместе с ним – и дождливый сезон, по утрам в Каокуене часто бывало солнечно (после чего, правда, неизбежно воцарялся тусклый день – а на ум приходило порой замечание Джимми Шторма: «В тропиках вообще неба не бывает») – и вместе с этим даром свыше в восточные окна виллы попадали некоторые красоты природы, совсем твёрдые на вид потоки света между пластинками жалюзи на втором этаже, кухня наполнялась мельчайшими бликами на столовых приборах, в сумрачном кабинете на фоне светлого неба ярко вырисовывались ставни, а в гостиной – большие четырёхугольные отдушины под потолком: плоские, строгие решётки, словно упражнения какого-нибудь художника в построении перспективы… А потом душа тонула в извечном, однообразном, дежурном послеполуденном освещении, что лилось с затянутого небосвода. По утрам Шкип понимал: возможность выбирать всегда открыта. После полудня он уже не мог предпринимать какие-либо шаги, потому что из-под ног уходила твёрдая почва – её разжижало сомнение.

Госпожа Зю сказала:

– К вам дама, мистел Шкип.

Он встал из-за стола, вошёл в гостиную и обнаружил там незнакомку – покрытую бурым загаром, веснушчатую, жилистую, в белой блузке с нагрудными карманами и мужских брюках цвета хаки; «Кэти», – произнёс он даже раньше, чем понял, что действительно с нею знаком.

В Дамулоге у неё не было этого заполошного и испуганного – то ли истерического, то ли зачарованного – разгорячённого вида, присущего столь многим тропическим миссионерам. Теперь он у неё появился. Одна рука сжимала за край крестьянскую коническую шляпу – нонла. Он взял у неё эту шляпу, положил на журнальный столик в гостиной, а Кэти пошла следом и встала, чуть запыхавшись, держась рядом со своим головным убором.

– Мне рассказывали о каком-то канадце.

– Могу принести чаю. Хочешь чаю?

– Это ты? Ты и есть тот самый канадец?

– Ну не молчите же, мэм! Нести чаю или нет?

– Как насчёт зажигательной смеси, которой вы поливаете деревни?

– Я… я… я не при делах.

– Как я сразу не догадалась? А ведь так и знала! Агентство международного развития! «Дель-Монте»! Канада! Что ещё? Симфонический оркестр Торонто?

– Адвентист седьмого дня.

– Все ваши, о Господи… вы слишком смешны, чтобы над вами смеяться.

– Я, к твоему сведению, сейчас работаю над переводом Библии.

– Не смешно.

– Ты же не думаешь, будто я понял шутку. Я давным-давно утратил чувство юмора. Ну так как, попьём мы чаю, Кэти? Или это не дружеский визит?

– Я приехала к некоему канадцу.

– Но с дружеским визитом, верно?

– Да. Готова поспорить, у тебя есть мёд.

– Нет. Есть сгущённое молоко, знаешь, такое сахаристое…

– А мёда нет?

– Даже ничего похожего.

– Да? Может, ты показал нос Макнамаре? Или как там его?

– Министру обороны?

– Ага. А он, надо думать, в наказание отправил тебя в ссылку, а?

– Мне здесь очень нравится.

– Вы, шпионы, вечно все такие бойкие да жизнерадостные.

– Садись.

Несмотря на все утраченные иллюзии, на всю удручающую рабочую действительность, то, что его назвали «шпионом», согрело ему душу.

Она присела на краешек стула и диковато огляделась по сторонам.

– Ну ладно, – сказал он. – давай выпьем чаю.

– Как там дела в Канаде?

– Перестань. Пожалуйста.

– Не знаю, что и сказать. Не знаю, что и сказать. Я просто… попросту говоря… я в гневе. – Она встала; её лицо не выражало никакого конкретного намерения. – Я ухожу.

С таким видом, будто высказанные вслух слова натолкнули её на нужную мысль, она поспешно прошла через прихожую и вышла на улицу, хлопнув руками по рулю велосипеда, который припарковала у входа, и носком ботинка выбив из-под него откидную ножку-опору.

– Кэти, стой, подожди! – окликнул Шкип, но не двинулся следом. Кэти сказала, что она в гневе. Вряд ли она часто бывала в каком-либо ином расположении духа.