Дымовое древо

Они подошли к краю невысокой решётчатой изгороди, и там с помощью угла какой-то дощечки и собственных пальцев Хао выдолбил лунку, в которую и поместили деревце. С соседней улицы доносилось пение, треск фейерверков, крики детей. Боковой стороной стопы Ким забросала лунку землёй, стараясь как можно меньше запачкать сандалию. Муж глазел на всю эту операцию с таким видом, будто жалел, что не может уменьшиться до крохотных размеров и кинуться туда сам.

Завтра ей предскажут судьбу. Давно уже она этого ждала. Теперь это представлялось ей наказанием.

– А-а, – сказал он, – вспомнил!

– Что?

– Лопата в…

– Где?

– Нет-нет. Не там, – осёкся он.

* * *

Двойной агент прибыл.

На виллу он приехал в чёрном «шевроле» и со свитой: Хао, Джимми Штормом, полковником и даже с юным племянником Хао, Минем – бывшим пилотом полковничьего вертолёта, а ныне снова служащим ВВС Республики Вьетнам, но – сегодня – без униформы. Шкипу такая многолюдность показалась откровенно излишней.

Все они сели в гостиной (сам двойной агент Чунг разместился на диване, между полковником в его неизменной кричащей гавайской рубашке и Джимми Штормом в военной форме), а Сэндс велел подать кофе и принялся изучать личность прибывшего, возможности взглянуть на которого ждал уже целых два года.

Ростом примерно пять футов шесть дюймов (метр семьдесят), колченог. На вид – с равным успехом можно дать как тридцать, так и пятьдесят, но, как понял Шкип, Чунг этот был старым школьным товарищем Хао, из чего следовало, что ему чуть за сорок. Он не смазывал волосы гелем, и они торчали на макушке вертикально вверх. У него была смуглая кожа – на такой даже самые неглубокие царапины надолго оставляют шрамы. Густые брови частично смыкались над переносицей. Уши крупные, подбородок скошенный. Лицо некрасивое, но дружелюбное. Одет он был в синие джинсы какого-то непривычного оттенка и донельзя азиатского вида, зелёную футболку, которая была ему несколько маловата, – и то, и другое довольно новое на вид, – чёрные тенниски с высоким берцем, также, по-видимому, азиатского происхождения, также новые и на босу ногу. Обе ладони Чунг держал на коленях, а обе стопы – на полу. Между ног у него лежал травянисто-зелёный вещмешок, вероятно, новый и опавший – стало быть, вероятно, пустой. Чунг любезно встретился со Шкипом взглядом. Белки его глаз имели какой-то желтоватый оттенок. Может быть, вся его расслабленная манера держать себя проистекала из-за болезни.

В этот миг, самый подлинный, самый неподдельный из всего крестового похода Шкипа в качестве рыцаря Холодной войны, дядя казался ему рассеянным, всё никак не садился, бродил от окна к окну, выглядывал на улицу и даже не удосужился представить собравшихся друг другу.

– Шкип, пошли со мной. Новости есть. Пошли со мной на крыльцо.

Они встали перед входом на тёплом и сыром утреннем воздухе – Шкип подумал, что стоило бы подняться и надеть ещё что-нибудь помимо купальных шорт и футболки, – и тогда полковник объявил:

– Шкип, у меня плохие новости.

– Больше похоже на хорошие.

– Да, это он, это наш человек.

– Так это же хорошая новость!

– Нет. То есть да, – сказал полковник. – Вот что, Шкип. Мать у тебя умерла. Беатрис. Беа.

Это известие сразило Шкипа подобно удару в грудную клетку. И всё же его смысл не укладывался в голове.

– Что за чёрт? – проговорил Шкип.

– Ужасно не вовремя. А каблограмма пришла три дня назад.

– Нет. Не верю.

– Шкип, ты не стой. Давай-ка присядем.

Они опустились на ступеньку. На прохладный потёртый гранит. Дядя потянулся правой рукой в нагрудный карман. Левую же поместил Шкипу на правое плечо. Теперь Шкип держал бледно-жёлтый лист бумаги. Когда бы впоследствии ни проигрывал он в памяти это мгновение, от этих подробностей избавиться не удавалось, приходилось вспоминать и их тоже.

– Сейчас вернусь, принесу попить, – сказал полковник и оставил его наедине с каблограммой. Шкип перечитал её несколько раз. В ней пастор – духовный наставник матери – объяснял, что та скончалась из-за неких осложнений, связанных с профилактической радикальной гистерэктомией. Что бы это ни значило. Пастор выражал соболезнования и, что самое главное, обещал помолиться за душу усопшей.

Вернулся полковник со стаканом в руке.

– «Профилактическая радикальная гистерэктомия», – процитировал Шкип. – Как вам это нравится?

– Вот. Вот. На, выпей. Тебе нужно хлебнуть чего-нибудь покрепче.

– Господи Иисусе… ладно.

Дядя встал над ним, протягивая стакан, но принять его Шкип не смог. Развернув руки ладонями кверху, он держал каблограмму, словно кучку хрупкого праха.

– Я же не смогу быть на похоронах.

– Плохо дело.

– Надеюсь, кто-то на них всё-таки придёт.

– Она была славная женщина. Уверен, по ней много кто скорбит.

Полковник наполовину опорожнил стакан, который принёс сюда для племянника.