Над текстом неоконченного письма Буке к учёному Батаю – страстного, замысловатого, многословного – Шкип всё ещё трудился.
Через месяц безвылазного сидения в берлоге он позволил pére Патрису выманить себя на свет божий – посмотреть туннель, в котором пропал доктор Буке. Они прошли до северного конца деревни, свернули на запад и едва ли с полкилометра двигались по какой-то тропе. У подножия размытого дождями склона холма в земле зияла неглубокая впадина – не более того. Роковой взрыв вызвал обвал у входа в подземелье, а дожди окончательно его замуровали. Так же как и в случае со многим другим в этой стране, вход в её глубины был ему заказан.
– Здесь безопасная зона, – объявил священник. – Туннель не использовался по назначению.
– А кто же установил растяжку?
– Уверен, он сам прихватил с собой динамит. Немного динамита – видимо, чтобы пробиться через завал. А потом – подорвался сам.
По пути назад Шкип признался священнику:
– Рад, что мне не пришлось заходить внутрь.
– Внутрь туннеля? А зачем вы хотели туда зайти?
– А я и не хотел.
– Прошу прощения?
– Я трус, père Патрис.
– Это хорошо. Жить будете дольше.
Священник уже много раз заглядывал в виллу на ужин. Если бы ему не приходилось мотаться туда-сюда по всей округе по каким-то приходским нуждам, он бы заявлялся в гости каждый вечер. Кухня в усадьбе была хороша на диво. Госпожа Зю, как оказалось, умела готовить омлеты, соусы, всевозможные лакомства, словом, всё, для чего во французском языке имелось название, и хотя ей часто не хватало каких-нибудь экзотических ингредиентов, она всё же подавала к столу немудрящие аппетитные блюда из свежей рыбы или свинины с рисом и дикорастущей зеленью, а на десерт – местные фрукты. К обеду она выпекала вкуснейшие булочки и золотистые караваи: здесь, чувствовал Сэндс, можно было в буквальном смысле прожить лишь на хлебе и воде.