Дымовое древо

Снова ночь, громко стрекочут насекомые, мотыльки кончают с собой в огоньке лампы. Два часа назад я сидел на веранде, вглядываясь в сумерки, полный зависти ко всякому живому существу – к птичке, букашке, цветку, рептилии, дереву и лиане, – ко всякому, что избавлено от бремени познания добра и зла.

Сэндс и сам сидел на веранде в полуденную жару с дневником доктора на коленях; за спиной нависал медленно истлевающий дом, набитый шифрами, карточками, словами, простыми ссылками и перекрёстными ссылками, а он изучал очередную неразборчивую строчку в писанине доктора, в тетради, поспешно захлопнутой на странице с невысохшими чернилами, так что строка размылась. Неважно, каким образом он переворачивал страницу…

А странность заключается в том, что те, кто проезжает через этот край, как бы будучи охваченными сонным параличом, отключают свои чувства, чтобы остаться в полном невежестве.

Когда Природа по какой-то странной прихоти внезапно изображает на каменной глыбе тело человека, подвергаемое пыткам, сначала кто-нибудь может подумать, будто это просто случайность, которая не означает ровным счётом ничего. Но когда в течение многих дней езды в седле он видит всё ту же осмысленную формулу повторённой несколько раз, когда Природа упрямо выражает одну и ту же идею; когда раз за разом возвращаются всё те же патетические формы; когда в каменных глыбах проявляются головы знакомых богов и когда возникает тема смерти, за которую человек настойчиво платит цену; когда в них отражается – становится менее смутным, более отделимым от каменного вещества – расчленённый облик человека, облик богов, которые всегда его истязали; когда целый край вырабатывает философию, параллельную философии населяющих его людей; когда становится известно, что первые люди общались языком жестов, и когда этот язык оказывается величественно высечен на скалах – вот тогда уж точно нельзя будет подумать, будто это просто случайность, которая не означает ровным счётом ничего.

1968