Дымовое древо

– Вам удалось немного поспать?

– Ещё нет.

– Я решил хлебнуть немного ирландского виски. Вам налить?

– Хорошо. Я попробую.

Мистер Шкип начал было подниматься, но потом сказал:

– Рюмки у нас на кухне, – и вновь опустился на стул.

Когда Чунг нашёл себе рюмку и вернулся, американец листал какой-то из своих разговорников. Протянул руку к полу возле стула и достал бутыль с алкоголем. Чунг подставил рюмку, и тот плеснул туда немного напитка.

– Его надо пить быстро или медленно?

– А как вы пьёте рисовую водку?

– Мелкими глотками, – сказал Чунг и пригубил. Вкус у виски оказался терпким и каким-то аптечным. – Довольно неплохо.

– Садитесь, пожалуйста.

Чунг занял стул у письменного стола и сел на нём немного боком. Мистер Шкип закрыл свой разговорник и сказал:

– Я искал значение вашего имени.

– «Тхан» означает цвет неба, а ещё есть цветок такого цвета – он называется так же.

– Не знаю такого. Вы имеете в виду небесно-голубой?

– Да, голубой, как небо.

– Ну а «Чунг» означает «верность», не так ли?

– Верность родине. Сейчас довольно забавно, что меня зовут именно так.

Стены кабинета исчерчивали полки – на них было полным-полно книг. Окна и здесь, и в главной зале были затянуты мелкоячеистой сеткой, как и чугунная решётка с обеих сторон от деревянной двери на улицу. Тем не менее, на огонёк бутановой лампы слетались мелкие насекомые – атаковали его и тут же умирали.

– У вас много книг.

– Мне они не принадлежат.

– Кто здесь живёт?

– Только я да призрак.

– Чей призрак?

– Прежнего владельца. Человека, который построил этот дом.

– Понятно. Я подумал, что вы, наверно, имели в виду меня.

Мистер Шкип опустошил свою рюмку и подлил поверх остатков льда ещё немного виски. Он молчал.

– Наверно, я веду себя назойливо.

– Нет. Я ценю ваше общество.

Американец покончил с напитком.

– Я думал увидеть Иуду, – произнёс он, – но вы скорее похожи на Христа.

– Надеюсь, это хорошо.

– Говорю как есть. Хотите ещё?

– Сначала постепенно допью то, что осталось.

Американец сказал по-английски:

– Вы уехали туда. Вы и сейчас там, разве нет? Каково носить две души в одном теле? Вот же она, истина, разве нет… То, кто мы такие на самом деле. Все остальные из нас – лишь наполовину те, кем нам следует быть. Вы там, вы там, но чтобы туда попасть, вы что-то в себе убили. Убили… что-то…

Чунг потерял нить.

А смирение перед истиной, окончательное смирение, отчаяние, которое вырывается на свободу, где для них слово во всех этих книгах?

Американец в тишине налил себе ещё рюмку и не торопясь выпил. Монах остался, хотя было ясно, что американец не хочет продолжать разговор.

На следующее утро опять приехал его друг Хао. Женщина подала завтрак, и они со Шкипом и Хао сели за стол, однако Чунг ощущал какое-то неудобство.

Мистер Шкип спросил у них о днях, проведённых в храме Новой Звезды. Они рассказали ему, как воровали водку во время празднования Тета, как смеялись и пели; все трое вели себя как студенты, выполняющие упражнение по иностранному языку под названием «Завтрак с американцем».

– Чунг, сегодня библиотека в вашем полном распоряжении. Мне нужно ехать в Сайгон по кое-какому делу. Вернусь завтра в районе обеда.

– Я останусь здесь один?

– Если вы не против.

Чунг сопроводил их до чёрной машины. Задержал Хао на минуту.

– В чём дело?

– Всего лишь встреча на пару часов.

– Расскажи.

– Не могу. Не знаю.

– Ничего серьёзного?

– Вряд ли.

Американец услышал их беседу. Стоя с другой стороны машины, заговорил через раскалённую металлическую крышу:

– Один мой приятель пригласил меня на обед. Мой коллега. Думаю, стоит съездить да посмотреть, чего ему от меня нужно.

– Наверно, мне лучше переждать где-нибудь в более безопасном месте, пока вы не вернётесь?

– Нет-нет-нет. Никто не знает, что вы находитесь здесь.

– Но зато знают, что здесь находитесь вы.

– Это не беда, – ответил американец. Чунг не поверил.

* * *

Дитрих Фест, сотрудник Пятого отдела западногерманской Bundesnachrichtendienst[112], сел на ночной рейс в Национальном аэропорту под Вашингтоном и восемь часов не знал, чем себя занять, кроме чтения и сна, и не знал, о чём думать, кроме как о критическом медицинском состоянии своего отца. Вот уже семь, а то и все восемь месяцев старик не вставал с больничной койки. Желчный пузырь; печень; сердце; череда микроинсультов; внутрикишечное кровоизлияние с большой кровопотерей и переливаниями; зонд для питания в желудке; в довершение всего – пневмония. Старик отказывался помирать. Но в конце концов он всё же умрёт. Может быть, уже умер. Может быть, умирает прямо сейчас, пока я тут дремлю, поклёвывая носом. Может быть, в эту самую секунду, пока я листаю какой-то дурацкий детектив. «Клод», – позвал его старик, когда Дитрих навещал его в октябре – видел торчащие из него во все стороны провода и трубки, видел сияющие синие глаза, устремлённые куда-то в мировое пространство. – «Смотрите-ка, это же Клод», – возвестил он пропахшей мочой безлюдной палате, Фест же сказал: «Нет, это Дирк» – и глаза отца закрылись.