Дымовое древо

– «Красный Крест» предоставил нам отчёт, который я бы назвал весьма полезным. Да, у этой тюрьмы есть стороны, которые нуждаются в улучшении. Гигиена, питание – их предложения я оценил. В отличие от «Международной амнистии»! Например, у нас есть китайские банды. Если мы не закроем их членов без залога, они окажутся на свободе, где смогут связаться со свидетелями. Люди, составлявшие отчёт для «Международной амнистии», этого не понимали. Они составили о нас очень плохой отчёт. Думаю, вы поняли, почему нам не нужны отчёты. Почему мы должны это допускать? Мы не хотим вас здесь видеть, – сказал он. – Ни как волонтёра, ни как журналиста. Вы не христианин. Я знаю, какие бывают христиане, потому что я сам уже христианин. – Эта речь придала ему сил. – Убирайтесь вон! – крикнул он. Повернулся к охраннику: – Да-да! Этому человеку доступ сюда закрыт!

Тридцать минут спустя Шторм ел бифштекс без костей в некоем заведении с бамбуковым декором, но с англосаксонским названием – «У плантатора» – под щемяще-красивую элегию, сыгранную на местных флейтах, через жалобные звуки которой постепенно проступали знакомые ноты «Муди Блюз» – «Ночей в белом атла́се».

Он уже пробовал обосноваться на Пхангане, недорогом островном наркокурорте к востоку от Таиланда, но попытка потерпела крах. Множество дегенеративных хиппи с оплавленным взглядом, ободранные травокуры из Индии, отголоски европейского психоделического угара. Вертопрахи. Ветер в голове. С ними невозможно было иметь дело.

Это случилось уже после его побега из тюрьмы округа Барнстейбл в Массачусетсе: в один прекрасный день дверь попросту оставили открытой – конечно же, не обошлось без вмешательства Управления и, вероятно, лично полковника, – и он вышел на волю.

Это случилось уже после великого морского сражения, единственной в его жизни перестрелки: в ходе неё береговая охрана пустила ко дну его лодку вместе со многими тоннами колумбийской ганджи, попутно застрелив одного и утопив другого члена его команды, состоявшей из трёх колумбийцев.

В Бангкоке он прослышал, что полковник якобы скупает и перерабатывает в этом регионе опий-сырец. Шторм перебрался из Бангкока, где шлюхи были дружелюбны и поголовно торчали на какой-нибудь химии, в Куала-Лумпур, где шлюхи выполняли свои обязанности с бесстрастной эффективностью автоматов для чистки обуви. Куала-Лумпур – это название вызывало почему-то ассоциации с чем-то безжизненным и ледяным, даже звучало похоже на «холодный ломтик». Абсолютно декофеинизированный городишко, абсолютно ясные, акриловые мозги, полная противоположность Пхангану. Повсюду стояли кондиционеры, и это положение с полным основанием можно было назвать жестоким – казалось, респираторные заболевания тут имеются у каждого первого. Очень западный, очень современный, что-то вроде азиатского аналога Акрона в штате Огайо, со сниженными ценами, тропическими фруктами и левосторонним движением… Он видел фотографию Уильяма Бене в газете «Нью Стрейтс таймс» и осознал, что каждый его шаг всю дорогу направляло своего рода психическое и духовное притяжение: он ускользнул от Убийцы, выжил среди Контрабандистов, невредимым вышел из Башни, бродил среди Дураков и встретится с Висельником, или Предателем – Сэндс ведь в конце концов явит свою истинную суть – и теперь встреча с полковником вполне возможна.

Шторм пробыл в Куала-Лумпуре достаточно долго, чтобы набить себе татуировку и убедиться, что Сэндса и вправду повесили. Поселился в индийском квартале, в некой клоаке под названием «Бомбей», чуть выше меняльной лавки. Ему выдали маленький синий электровентилятор и белое полотенце, но оставили без мыла. Зато через четвертьдюймовые фанерные стены можно было услышать семь радиоприёмников зараз.

Дешёвые гостиницы располагались в невысоких зданиях. В таких заведениях всегда находишься близко к улице, почти что прямо на ней. Отовсюду слышны свистки и восклицания, младенческие визги клаксонов.

В коридорах «Бомбея» густо, но не то чтобы неприятно пахло карри и ароматическими палочками «Наг-Чампа». На рассвете после первого молитвенного призыва в неподвижном воздухе витал запах пекущегося хлеба. А затем все прочие запахи перекрывал бензиновый дым, который поднимался вместе с городским шумом. Каждый цикл содержал в себе новый цикл. Из этого механизма не было выхода.

По утрам Шторм читал Библию, осквернённую каким-то мусульманином при помощи фломастера. Или слушал радио. По нему выступал премьер-министр, который призывал сограждан сохранять эмоциональное спокойствие.

Или записывал что-нибудь в блокнот. Упражнялся в стихосложении. Примером для подражания служил ему Грегори Корсо[140] – человек, из которого буквально-таки через край хлестала гениальность и целыми стопками извергались стихи. Что же до Шторма, то тут дела шли скромнее – строчка сегодня, строка завтра. Муза не терпит принуждения.

Или листал томик «Зоара» – «Книги сияния». На него он наткнулся в английском книжном магазине много лет назад, в Сайгоне – ещё до того, как тот по воле рока стал Хошимином: