Перед ним разворачивалось поистине фантастическое зрелище. Обзор с воздуха был гораздо лучше, чем с "Аскольда", находившегося в нескольких милях от места сражения, и с "Тринидада", откуда было зачастую видно лишь ближайший корабль противника. Сейчас же перед Джеймсом открылась вся панорама сражения. Съемка велась с высоты порядка пятисот ярдов, а летательный аппарат (Вячеслав почему-то все время называл его "крокодил") то приближался на четыре — пять кабельтовых к кораблям и летел параллельным курсом, то летел по кругу на расстоянии около мили, то проходил над строем Армады, но неизменно фиксировал все, происходящее на поверхности моря. Вот "Тринидад" догоняет испанский арьергард, после чего следует залп его небольших бортовых орудий, и концевой фрегат идет на дно. Испанцы пытаются маневрировать, но у них ничего не получается. "Тринидад" описывает плавную дугу, оставляя за собой на воде белый пенистый след, и его борт снова окутывается дымом. Очередной испанский корабль вздрагивает, и взрывы рвут его корпус. Пробоины, очевидно, доходят до ватерлинии, поскольку крен сразу же увеличивается, а оставшиеся паруса на мачтах только усугубляют положение. "Тринидад" продолжает движение по кругу, и его башни нацеливаются на следующий корабль, что хорошо видно с воздуха из-за большой длины стволов орудий. Грохот, дым и огонь от выстрелов следуют практически непрерывно — скорострельность артиллерии броненосца просто ужасающая. Вот очередной испанский галеон взлетает на воздух, буквально испаряясь в облаке дыма от взорвавшейся крюйт-камеры. Очень скоро испанская линия баталии представляет из себя скопище кораблей, только мешающих друг другу, с отсутствием даже какого-то подобия строя. Некоторым приходится убирать паруса, чтобы избежать столкновений, но не всегда это удается. Вот два корабля не смогли разминуться, и столкнулись. Хоть удар и получился скользящим, но снасти перепутались, и теперь оба представляют для "Тринидада" прекрасную неподвижную цель. "Тринидад" же, не останавливаясь ни на мгновение, описывает круги вокруг испанцев, ведя выборочный обстрел, и не обращая внимания на ответный огонь. Сверху хорошо видно, как вокруг тринидадского броненосца временами вздымаются всплески воды от падения ядер, выпущенных навесом, но даже если попадания и имеют место, то никакого эффекта не дают. Огромный, закованный в броню дымящий монстр, буквально перемалывает корабли противника на дрова, коими уже покрыта большая площадь на поверхности моря. Среди обломков барахтаются те немногие, кому повезло уцелеть в этом аду. Но до них никому нет дела. "Тринидад" занят уничтожением флота противника, а другим испанским кораблям, которые пока еще на плаву, явно не до оказания помощи терпящим бедствие. Закончилось все с "заканчиванием" испанских кораблей линии баталии. Последние кадры запечатлели сдачу флагманского галеона Новой Армады и процесс пленения ее командующего, поднявшегося на палубу "Тринидада", а также прибытия сдавшихся остатков Армады в Форт Росс под охраной тринидадских кораблей…
— Ну как, Джеймс?
Командиру "Аскольда" было важно знать мнение своего друга, поэтому он старательно комментировал весь фильм, объясняя непонятные моменты. Джеймс не сразу услышал обращенный к нему вопрос, и очнулся лишь тогда, когда его спросили во второй раз.
— Это грандиозно, Вячеслав!!! Такого я еще никогда не видел. Но ведь это был фактически не бой, а избиение младенцев. Вы уничтожили даже тех, кто спустил флаг и собирался сдаться.
— Эти "младенцы", Джеймс, собирались отправить нас всех на костер инквизиции, обвинив в пособничестве дьяволу. Поэтому, разговаривать нам с ними не о чем. Лично я бы утопил это "христово воинство" полностью, чтобы ни одна тварь до Нового Света не добралась, но наш адмирал решил иначе. Для чего-то ему нужно это отребье. Что же касается тех, кто спустил флаг, то зачем они нам? Эти корабли были уже серьезно повреждены в ходе боя, и вряд ли смогли бы следовать за нами. Вот мы от них и избавились.
— Вместе с командами?
— Разумеется. Они нам не нужны.
— А почему вы никого не взяли на абордаж?
— А зачем? Что ценного может быть на кораблях, битком набитых религиозными фанатиками и уголовниками? Тем более, что их там было очень много, и абордаж — это неизбежные потери. Мы вовсе не желаем рисковать жизнями своих людей ради того, чтобы захватить десяток — другой испанских посудин, где самое ценное — разве что пушки и ядра, которые можно пустить на переплавку. Но металла у нас, слава богу, уже своего хватает.
— Но ведь флагман вы захватили? И всех "купцов" тоже?
— Захватили потому, что они сами сдались, и не стали оказывать бессмысленного сопротивления. Но если бы флагман, или кто-то из "купцов" сделал по нам хоть один выстрел, то его бы разнесли в щепки немедленно. И никого бы спасать не стали.
— Даже флагман?! Но ведь захват флагмана, пусть даже его пришлось бы брать на абордаж, это очень много значит для престижа!