Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых

— Повода не было. Но он, если захочет, в два счета это может узнать. К примеру, мне показалось, что он знаком с одним моим шапочным приятелем, который знает о тебе. Да что за беда? Ну, прокурор, так и что? На вывеске рядом с дверью в твою контору это написано. И я от тебя никак не завишу, живу на капитал, завещанный мне дедом.

— Кто таков этот твой приятель? — Несмотря на слова дочери, Бельский все равно насторожился.

Майя сказала.

— Хорошо, проверим. Это у вас единственный общий знакомый?

Майя пожала плечами.

— В принципе, объект в Москве недавно. Возможно, что и единственный.

— Проверим, — повторил Бельский. — И на сегодня все. Тебе деньги нужны?

— Если скажу «нет» — поверишь?

— Мог бы и поверить. По моим данным, с твоим счетом все в порядке.

— Ага! Теперь выходит, что я на оперативные цели свое приданое тратить должна? Не выйдет. Кто заказывает музыку, тот и платит.

— Ладно, ладно, после обеда переведу тебе на расходную карточку.

— И вот что еще, — сказала Майя, вставая. — Давай условимся о времени. Скажем, ты появляешься между шестнадцатью и семнадцатью часами в субботу. Не хватает, чтобы я все время ждала, когда вдруг входная дверь скрипнет. Нам ведь не нужно, чтобы «Мила» засекла, что я работаю в «ждущем режиме»?

— Пожалуй. Значит, договорились.

— Почти. — Майя сделала именно такое лицо, вызывающе–надменное и одновременно хитрое, какое Бельский терпеть не мог. Вытянула губы трубочкой, выпуская дым в потолок.

— А теперь скажи мне, пожалуйста, ради чего все это затеяно. В смысле — подходы к полковнику. Есть у меня привычка, вычитанная у фельдмаршала Суворова, — каждый солдат должен знать свой маневр. Так вот, хочется мне знать, чтобы работать эффективно, заподозрен ли уже в чем–то господин Половцев, связан ли с преступными группировками или же это просто задача по подготовке вербовки перспективного кадра?

Бельский тяжело вздохнул. Насколько проще было бы работать с агентессой, не имеющей привычки, а главное — возможности задавать вопросы начальству. Но от этой барышни избавиться невозможно. На резкость ответит еще большей резкостью, а то и вообще откажется от задания.

— Ладно, слушай. Ты знаешь, для чего я вообще тут сижу?

— Великолепно знаю. И очень рада, что столичные власти сочли нужным держать здесь именно тебя, поскольку в противном случае сидела бы в этом ужасном Питере, «дыша духами и туманами», что мне категорически не нравится. И что дальше?

— Дальше, по смыслу моей работы, я должен присматривать за всем, что творится в окружении Великого князя, поскольку очень многие в правительстве с большой опаской относятся к его деятельности.

— И совершенно зря, по–моему. Симпатичный дядька, всецело занятый своими служебными делами. И они у него идут неплохо. Походи, если будет время, по улицам, с людьми поговори. Только самое хорошее услышишь.

— В том и дело. Кое–кто считает, что в отличие от прошлых Регентов он приобретает опасную популярность не только в Москве, но и за ее пределами.

— И неудивительно. На фоне тех, что по дальновизору показывают…

— Не буду спорить, и тем не менее. С меня спрашивают не о народных эмоциях, а о других предметах. А за последние годы наметилась интересная тенденция. Все больше и больше толковых людей, и офицеров, и гражданских чинов, как–то постепенно, незаметно перебираются в Москву.

Один по плановой замене, другой, выйдя в отставку, находит приют не в Ялте и не в Кисловодске, а опять же в Первопрестольной. Авторитет московских учебных заведений вроде бы неприметно, но растет, оклады жалованья для чиновников, причастных к великокняжеским учреждениям, тоже повыше государственных…

— Тенденция, однако, — сострила Майя.

— Вот именно, — не принял шутки Бельский. — А кроме того, чем дальше, тем более отчетливо витает в московском воздухе душок этакой «дворянской фронды». Вроде как во Франции времен Ришелье и Мазарини. Мы это уже не первый год отслеживаем.

— И опять я тебя не понимаю. Ну, фронда, ну и что? Москва всегда вольнодумством славилась и некоторым пренебрежением к Питеру и тамошней власти. Отчего–то вас не волнует деятельность оппозиционных партий, даже самых непримиримых. Почитай, например, что левые эсеры в своих газетках пишут.

Это предложение выглядело насмешкой. Уж кто, как не Василий Кириллович, знал все о тайных и явных перипетиях политической борьбы в России.

— Да пусть пишут, что им заблагорассудится. На то и демократия. Они и на выборах когда–нибудь победить могут, не исключаю. А у нас тут другое. Вот посуди сама. На конкретном примере. «Мила» твоя. Неизвестно откуда взявшийся полковник неполных тридцати лет от роду. Георгиевский кавалер, но о причине награждения выяснить что–нибудь определенное нельзя. Выписка из академического личного дела, которую мне доставили, страдает редкостным лаконизмом.