Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых

Максим вышел из кабинета без обиды, но с ощущением, что ему предстоит учиться, учиться и учиться. Несмотря на головокружительную карьеру. Погоны и должность отнюдь не способны сами по себе дать того, что приходит с опытом. Пусть даже этот опыт с интеллигентской точки зрения выглядит несколько гнусно. Так никто же и не настаивает, тут же сообразил доктор. Кроме Томского университета на российских просторах можно найти не одну тысячу земских больниц или войсковых лазаретов, где его примут с распростертыми объятиями.

Не зря поется в песне: «Думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь».

Глава 19

После получения заключения о профессиональной пригодности «пересветов», которых Чекменев и князь давно уже рассматривали как собственный «теневой Генштаб», им наконец–то была предоставлена полная воля.

В пределах одного из пунктов стратегического плана, который (пусть кто хочет — посмеется!) Игорь Викторович вынашивал с шестнадцатилетнего возраста. Сначала — в стиле обычных юношеских мечтаний, когда, сидя в библиотеке кадетского корпуса, долгими зимними вечерами листаешь пожелтевшие страницы книг и газет начала века. Того еще, двадцатого.

Моментами, от переполняющих эмоций, выбегаешь в курилку, торопливо затягиваешься дешевой (на дорогие средств не хватало) папироской, снова возвращаешься и опять читаешь, и страдаешь, понимая, как бы следовало поступить неглупым, власть имеющим людям и в девятьсот третьем, и тринадцатом, и семнадцатом годах.

А вот когда судьба (или все–таки личная воля и устремленность?) свела его с Олегом Константиновичем, Чекменев увидел перед собой прямой и ясный путь. Шагай и шагай по нему, как сапер по минному полю. Дураком не будешь — пройдешь и дойдешь. До сегодняшнего дня — дошел. Хорошо виден впереди край твердой земли. Шага два, три. Если потребуется — можно и прыгнуть. И ты уже там. Все позади. Бояться больше не надо, каждый раз, касаясь подошвой топкой хляби и прикидывая, рванет — не рванет под ногами. А если рванет, так ногу до колена или сразу уравняешься с такими же храбрецами, задолго до тебя любившими ставить последний рубль ребром.

Теперь колебаться поздно. И назад возвращаться поздно. И на предпоследней кочке, окруженной растяжками, не устоишь.

«Что ж, умные вы ребята, — думал Чекменев, все еще перебирая и механически, почти не видя текстов, пролистывая папки с личными делами. — Отбирали мы вас тщательно, не один год, позволили создать в Москве подобие рыцарского ордена со всеми атрибутами и чуть ли не правом экстерриториальности. Финансировали, по службе продвигали, звездочки на погоны сыпали, не чинясь. Пора отрабатывать. Поглядим, что у вас в натуре получится».

Самое интересное, что, посвятив своей идефикс практически всю сознательную жизнь, Игорь Викторович отнюдь не мечтал повторить жизненный путь кого–нибудь из великих. Лавры ни Наполеона, ни Александра Македонского его совершенно не прельщали. Ни фельдмаршалом он не планировал стать, ни премьер–министром даже. Человеком он был отроду бескорыстным, так что финансовое могущество Чекменева не манило тоже.

Интерес у него был, если так можно выразиться, чисто научный. Ну и немножко спортивный. Вот сумеет самый обыкновенный, никакими специальными талантами не наделенный юнкер, потом подпоручик Игорь Чекменев единолично возродить в России монархию? Наставить Отечество на истинный путь, ведущий к величию, славе, процветанию, вроде как в «век золотой Екатерины», чтобы и XXI столетие историки нарекли «русским», раз уж в XIX и XX это по разным причинам как–то не задалось?

А что в случае успеха будет с ним лично не суть и важно. Какому–нибудь Ливингстону позарез требовалось отыскать истоки Нила тоже ведь без конкретной, практической цели или Амундсену — непременно достичь Южного полюса.

Кое–какие таланты за молодым Чекменевым все же числились, а может, и не таланты совсем, а просто своеобразные черты характера. Умел он, например, особенным образом располагать к себе людей и аккуратно, ненавязчиво навязывать (каламбур невольный) собственную волю и точку зрения. И отлично понимал, в каких случаях это делать можно и нужно, а когда — ни в коем случае.

Ну, еще соображал быстро, на уровне гроссмейстера умел просчитывать варианты на пятнадцать–двадцать ходов вперед. И за себя, и за противника. С этим багажом и начал свою армейскую службу.

То, что он в подходящий момент попался на глаза Великому князю — это, конечно, чистое везенье, и что тот именно тогда подыскивал себе адъютанта — тоже. А уж все остальное, как говаривал А. В. Суворов: «Помилуй бог, надобно и уменье».

Замысел свой Чекменев реализовывал, никуда не торопясь. Годом раньше, десятью годами позже — не слишком существенно. Курсовой офицер в училище любил повторять — все помрем генералами, хватило бы только годов да здоровья.