Возможно, так все это обстояло во времена расцвета Эллады, когда компанию достойным мужам на симпосионах составляли высокообразованные красавицы гетеры.
— Вопрос–то не ко мне, — сообщил Вадим, запивая пузырящимся «Боржоми» глоток ликера. — Это ведь ты здесь юрист–правовед. Как я уже довел до сведения поэтессы, мы — серая скотинка, лишь реализуем «возведенную в закон волю господствующего класса». Изменятся нормы международного права, с тем же старанием станем исполнять новые. Я человек не шибко грамотный, однако помню, что должным образом ратифицированные документы всегда имеют приоритет над национальным законодательством.
— Не прибедняйся, пожалуйста. Уже того, что ты в свои годы полковник и учишься в академии, сапиенте сат[36]
. Но все же…Лично ты согласен, что Россия по–прежнему остается фактически империей, включает в себя не только не способные к цивилизованной государственности области Туркестана, Сибири и Крайнего Севера, но и Финляндию, Эстляндию, Лифляндию, Польшу и так далее, то есть территории вполне европейской культуры, коренных жителей которых наше владычество в общем–то унижает?
Разговоров на эту тему Ляхов слышал давно и много.
— Во–первых, большой вопрос, что и кого унижает. Очень многие представители высших классов названных областей гораздо комфортнее чувствуют себя в роли аристократов великой России, сохраняя при этом свои титулы и родовые привилегии, и отнюдь не желают превратиться в элиту микроскопических государств, которых на карте не разглядишь.
Далее, большинство договоров о добровольном вступлении бывших царств, эмиратов и княжеств в состав Империи содержат формулировку «на вечные времена»…
— Но ни минутой дольше, — пошутила Майя.
— Совершенно верно. И я не вижу оснований для денонсации этих договоров и трактатов. И последнее, по–моему, — декларация о создании ООН, законным порядком принятая и ратифицированная всеми ее участниками, недвусмысленно провозглашает нерушимость территориальной целостности государств–основателей и право на ее защиту всеми доступными средствами от любых внутренних и внешних угроз…
— Сразу видно неофита–академика. Даже в постели так и рубишь заученными формулировками. Оставь, до сессии еще далеко. Я хотела узнать, что ты сам, лично обо всем этом думаешь.
— Да вот что сказал, то и думаю. Офицеру положено присягу сполнять, стрелять и помирать, коли приказано, а в кого и за что — это начальство знает.
— Ну–ну. Послушаешь тебя, и даже страшно становится. При таких защитниках державных интересов у Риммы и ее друзей действительно нет шансов. — И тут же девушка резко сменила тему. Вскочила с кресла, потянулась, привстав чуть ли не на пуанты, закинула руки за голову. От порывистого движения полотенце снова соскользнуло на пол. — Ну, что? Еще покувыркаемся?
— Знаешь, как–то уже и не хочется, — почти искренне ответил Вадим.
— Да брось ты. Обиделся, что ли? Ну прости, если что. Я просто посмотреть хотела, умеешь ты себя в руках держать или при виде голой бабы в дикого самца превращаешься.
— И если бы я тогда не захотел остановиться?
Майя сузила глаза.
— Остановился бы. Только с определенными моральными и материальными потерями. А раз выдержал испытания — имеешь право на вторую попытку.
Наконец наступил момент, когда Вадиму захотелось спать. День был длинный, вечер тоже, да еще и столь бурные ночные утехи, от которых он успел отвыкнуть.
Последний год у него если что и бывало, так наскоро, в основном с медсестричками из армейского госпиталя. (В чем ему так люто завидовал Тарханов.) Приятно, необременительно и ни к чему не обязывающе. Оправдывая себя, он даже придумал соответствующий афоризм: «Простые удовольствия — последнее прибежище для сложных натур». К сложным натурам он, естественно, относил себя.
Заметив его намерение, Майя искренне удивилась.
— Ты что это?
— Как что? До утра еще четыре часа, вполне успеем вздремнуть.
— Нет, ты чего–то не понял, по–моему.
— Насчет чего?
— Насчет меня! — Девушка уперла руки в бока и надменно вскинула голову. В полностью обнаженном виде эта поза выглядела несколько комично. Однако голос ее звучал вполне серьезно.
— Я могу заниматься этим самым с мужчиной, который мне понравился, когда и как хочу, но я никогда НЕ СПЛЮ с мужчинами. Это ж надо такое представить! — Майя фыркнула возмущенно. — Если тебе лень возвращаться домой — ложись в гостевой комнате. Или могу машину вызвать.
— Да нет, спасибо. Я лучше по снежку прогуляюсь.
Вадим быстро оделся, не зная еще, как относиться к случившемуся. С одной стороны — унизительно как–то, а с другой — какое он имеет право вообще на что–то претендовать? И на том, что уже было, — большое спасибо.
Когда он затягивал ремень шинели в прихожей, Майя стояла в дверном проеме, накинув на плечи пеньюар, но даже не запахнув его, так что он имел возможность в последний раз полюбоваться ее изысканными прелестями, и изображала при этом на лице чуть ли не разочарованную мужской грубостью невинность.
Наверное, если бы Ляхов согласился заночевать на прикроватном коврике, она была бы довольна куда больше.