Когда Овсянников вошел в квартиру, Элла жарила оладьи. Оладьи получались толстенькие, воздушные и пахли замечательно. Она жарила их не для того, чтобы заслужить похвалу сыщика, а просто потому, что проголодалась, а его все не было и не было. Идти в магазин она боялась, в кафе тоже, поэтому, обнаружив в холодильнике пачку кефира, решила быстренько сварганить ужин.
— Что это? — спросил Овсянников, тревожно поводя носом.
— Оладьи будешь? — крикнула Элла из кухни и разогнала полотенцем дымок, облагородивший воздух холостяцкой квартиры. — С вареньем!
— Буду, конечно, — сыщик выглядел раздосадованным. — Но мы, кажется, договорились, что ты ради меня не напрягаешься.
— Я и не напрягаюсь, я, можно сказать, наоборот — отдыхаю. А что, твои жены никогда не жарили оладьи? Ах, да! Их же интересует только процесс производства младенцев!
— Ну да! — фыркнул Овсянников. — А откуда ты узнала про жен? Как всегда, дядя проболтался?
— Да нет, тут одна приходила, плакалась.
Овсянников наколол на вилку угощение и целиком засунул в рот.
— Вкусно! — похвалил он. — А ты была замужем?
Элла втянула голову в плечи и сказала:
— Была. Мы развелись. А ты уходишь от ответа. Ничего не говоришь про своих жен.
— А что про них говорить? — пожал тот плечами. — Они есть, и одно это говорит само за себя. Если ты однажды вписал женщину в свой паспорт, будь уверен, ее ничем оттуда не выскрести.
— Ты обещал рассказывать мне все о поисках Астаповой, а сам ничего не рассказываешь! — укорила его Элла.
— Да ну ее к черту! — свирепо ответил тот. — Понятия не имею, куда она делась. Сегодня весь день звонил по межгороду, просил своих друзей проверить дом ее тетки в Саратове и квартиру университетской подруги в Одессе. Потом еще двоюродная бабушка в Твери. В общем, одна головная боль.
— И что? — со скрытым торжеством спросила Элла.
— По нулям. Так что рассказывать почти нечего. Кроме того, на мне висит бракоразводный процесс, и в деле полно осложнений. Я нанял девицу, чтобы она соблазнила мужа и собрала компромат, но этой дуре так понравился этот муж, что она решила стать его постоянной любовницей и показала мне кукиш.
— Ты занимаешься такими грязными делами? — разинула рот Элла.
Овсянников снисходительно посмотрел на нее:
— Девочка моя, это один из самых невинных приемов, которые только можно придумать. Если ты хочешь стать матерой секретаршей частного детектива, тебе придется с этим примириться. А что там у тебя? Все сделала, как я просил?
— Сделала, — кивнула Элла и быстро отчиталась. Потом отвернулась налить чаю и как бы между прочим сказала:
— Знаешь, мне кажется, что в том портфеле были деньги.
Овсянников, надо отдать ему должное, не стал удивленно ломать брови и спрашивать — в каком портфеле. Он только спросил:
— С чего ты взяла?
— Сам подумай: Астапов год назад купил своей любовнице Наде квартиру. И отдал он за нее не меньше сороковника.
— Я узнавал. Астапов заплатил за нее без малого шестьдесят тысяч долларов, — поправил Овсянников.
— Шестьдесят? — ахнула Элла, у которой при живом муже не было даже приличной обуви. — Где же он их взял? Зарплата у него ведь была не такая, чтобы скопить на квартиру. Я так думаю, — спохватившись, добавила она. — Кроме того, сын на стороне…
— Не знаю, откуда он их взял, — признался Овсянников. — Меня Борька не уполномочил вести следствие по делу об убийстве, понимаешь? Я Астапову ищу.
— Чтобы сдать бедную женщину милиции!
— Если в портфеле, как ты говоришь, были деньги, то она вовсе не бедная.
— Ты думаешь, она убила мужа, взяла бабки и смылась? Разве такое поведение соответствует ее характеру? Мне кажется, она совсем другой человек!
— Вот поймаю ее, тогда скажу, — пообещал Овсянников.
В этот момент позвонили в дверь.
— Чего ты так испугалась? — удивился он, когда Элла вскочила и заметалась по кухне, как слегка помятая бабочка.
— Вдруг это твои жены? — выдавила из себя та.
— Пришли делать детей? — с иронией спросил сыщик. — Вряд ли.
Он отправился открывать, и через минуту весь коридор заполнил сочный голос Бориса Михальченко:
— Жека, ты один? Жека, мне надо с тобой посоветоваться. Мне кажется, следователи начинают копать под нас.
— Под кого — под вас?
Элла, которой путь в комнату был отрезан, присела, точно вратарь, ожидающий нападения, потом рванула с места и, пулей влетев в ванную комнату, заперлась на задвижку. Прижала ухо к двери, чтобы не пропустить ни одного слова. Она рассчитывала, что Овсянников поведет своего дружка пить кофе, который сам хлестал с утра до вечера, точно жнец квас. Так и вышло. Один за другим оба протопали по коридору и загромыхали кухонными табуретками.
— О, у тебя тут оладушки! — обрадовался Борис.
— Это моя секретарша нажарила, — с тайной гордостью сообщил сыщик и добавил:
— Думаю, она будет не против, если ты угостишься.
— С удовольствием, только сначала руки вымою.
Он подергал дверь в ванную и удивленно сказал:
— Жень, закрыто!
— Наверное, там моя секретарша! — шепотом ответил тот.
Борис тоже перешел на шепот:
— У тебя с ней.., того?