Дыши глубже

Доезжаем за пять минут! Меня мутит, открываю дверь и содержимое моего желудка оказывается на асфальте, во дворе клиники. По хуй! Я даже не благодарю парня, бегу, что есть силы, в здание клиники. Лифт открывается сразу, нажимаю на кнопку шесть, на этом этаже лежит Амаля. Хорошо, ночь, людей мало. Подбегаю к посту дежурной медсестры, узнаю в ней сегодняшнюю девушку, которая крутилась возле Амали.

– Где операционная?

– В конце коридора направо, но вам туда нельзя, – я уже бегу в сторону операционной, – молодой человек, вам туда нельзя!

Она за мной что ли, бежит?

Плевать! Открываю тяжёлую дверь, попадаю в коридор со множеством дверей.

Все двери закрыты, что ли?

Медсестра, что бежала за мной, заходит.

И эта последняя дверь открывается, я вижу ее.

Амаля.

Плачет, лекарство маленькими каплями, медленно, через капельницу стекает в вену. Валера стоит рядом.

– Все будет хорошо, увидишь, – говорит он ей и поворачивается ко мне, – что ты тут делаешь, черт бы тебя побрал!

– Я пыталась его остановить! Но он меня не слушал! – говорит медсестра из-за спины.

Амаля не смотрит на меня.

– Пошли, – берет меня за руку Валера, – выйдем, поговорить надо.

– Я задам, – смотрю на Амалю, сердце выпрыгивает из груди, мне кажется, все кто рядом, слышат, как оно стучит, – один вопрос... всего лишь один. Амаль... – я хочу узнать, черт возьми, она сделала аборт или нет.

Она поворачивается ко мне... плачет.

– Это мой ребёнок! Мой малыш, моя кровинушка! И пусть весь мир отвернется от меня, но он увидит белый свет! Можешь валить к черту! Слышишь, Колесников! Да, может, я не знаю его, отца своего ребёнка , мне плевать! Но я не распущенная девка, как ты думаешь обо мне! В моей жизни не было много мужчин! Один мужчина, отец моего ребёнка, я его не знаю, – она жестикулирует, волнуется, и ей плевать, что тут мы не одни, – только одна ночь с ним, и вот результат, – она указывает на свой живот, – и ТЫ, и мне плевать, веришь ты или нет!

Я никогда не верил в Бога! Но сейчас я благодарю тебя, Господи! Я услышал самые важные слова с своей жизни, мне больше ничего не надо!

Я падаю на колени перед ее кроватью, беру за руку и, кажется, мои глаза, полные слез.

– Это мой ребёнок, – она расширяет глаза, не моргает, – мой родной ребенок! Я твой первый мужчина, и последний! Я рад, я безмерно счастлив, что я успел, что ты не сделала....

– Твой? Ты тот, с кем... та ночь, твой парфюм, я всегда это чувствовала, – еле слышно произносит Амаля, я вижу дрожь в ее руках.

– Так, – Валера кашляет, дает понять, что мы тут не одни, – я рад, мы рады, что выяснили все, Алекс, сынок, я рад, правда, что ты единственный мужчина в ее жизни и ребёнок твой, но здесь операционная, Алекс, сынок, пошли, – берет меня за руку, выводит, – ты, черт возьми, можешь ее любить понежнее? – уже в коридоре спрашивает, – да не волнуйся ты, ее позже переведут в палату . Ты понежнее можешь с ней?

– Понежнее любить? Я ее не люб... люблю да, но, как могу, – я ее люблю? Не знаю еще, что такое любовь, я никогда никого не любил.

– Алекс! Она вся пятнах, уверен, это следы твоих рук! Понежнее будь, она вся в засосах и синяках!

Бля, он умеет вгонять в краску!

– Как умею, – отвечаю и вижу каталку с Амалией, медсестра рядом несёт штатив с лекарством.

Мы проходим в палату, я беру на руки Амалю, осторожно спускаю с каталки на кровать, и только когда мы остаёмся вдвоём, она произносит:

– Я хочу селёдку в масле, которая маленькими кусочками равномерно лежит в пластмассовой прозрачной баночке, и хлеб. Буханку хлеба и эту селёдку. Сейчас. Я хочу сейчас.

Глава 13

Желудок выворачивается наизнанку, когда смотрю, как Амаля , макает хлеб в масло, уплетает за обе щеки. С рук и подбородка капает масло. Делаю глоток минеральной воды, единственное, что лезет в мое горло.

Я сразу спустился вниз, за селёдкой. Хорошо, напротив клиники есть круглосуточный магазин. Сначала думал, позвонить Стасу, но пожалел, вероятнее всего, он спит. Сбегал сам. Как же было приятно, нет, кайфово смотреть, как загораются ее глаза при виде заветной баночки.

– Я за сегодня ем первый раз, – говорит между делом, – так что не надо на меня так смотреть и смеяться.

– Я не смеюсь, – хотя, я смеюсь, – даже не думал смеяться. Мне нравится твой аппетит, – она отламывает кусочек хлеба руками, макает в масло.

– Ты отец ? Моего ребенка? – она вроде наелась, вытирает руки и рот влажным полотенцем, как мило и по-детски сейчас она выглядит. Я подвинул кресло поближе к ней, хочу быть рядом.

– Я отец твоего ребенка! Единственный мужчина в твоей жизни.

– Как давно ты это знаешь? Ну понял, что я та...

– Я не знал. То есть, знал, мне Димон подсказал.

– Димон? Он тут при чем?

– Дмитрий Викторович, ты его видела в офисе.

– А он откуда знает? – я, по-моему, сейчас несу черти что.

– Так, забудь про Димона, – быстро поправляюсь, – Я узнал сразу же, как только тебя увидел, почувствовал запах ванили.

– Почему мне не говорил? Почему? Я бы не накручивала себя! Не додумывала черт знает что про СЕБЯ!