Дыши, не бойся

Лесная гостиница гудела от альпинистов и любителей приключений. Назойливые журналисты приставали с интервью и украдкой фотографировали потемневшие от солнечной радиации лица. Быстров делал вид, что не понимает английский, чтобы не отвечать на вопрос: «А вы знаете, что каждый десятый восходитель не вернётся с Эвереста?» Глупый вопрос. Статистику смертности знали все. Пятьдесят три жизни унесла лавина, сорок девять человек упали в пропасть, двадцать шесть замерзли насмерть. Многие погибли от отёка мозга и сердечных приступов. О некоторых было известно мало: ушли наверх и не вернулись. Иногда новые экспедиции опознавали трупы и даже приносили родственникам личные вещи, — фото или видеокамеру, — но такое случалось редко, никому из живых не хотелось пополнить печальный список. Кое-кого опознавали спустя семьдесят пять лет, но многие в зоне смерти так и лежали неопознанными. Эверест — не только свалка, но и кладбище под открытым небом.

Подруги и жёны, рискнувшие приехать в Непал, вливали в себя крепкий «Эверест», словно пили не пиво, а жидкий гранит — отчаянно и мрачно. Всем было страшно. В новом сезоне счёт открыли двое несчастных: молодой индонезиец не надел кошки, и его сдуло в пропасть. Забыл, что лёд скользкий, он и снега-то раньше не видел. Второй — американец, которого убила горняшка на Южном седле: стремительный отёк мозга. Два дня его спускали в Базовый лагерь, оттуда вертолётом в Катманду, но не успели. Когда Быстров услышал о беде в американской команде, он поспешил к Паше Стрельникову и потребовал назвать имя. Тот сразу понял. Вызвал американского гида по рации, тихо поговорил с ним. Потом успокоил клиента:

— Это не Мика Хаст. Он в порядке. Это Стивен... стоматолог из Колорадо... Земля ему пухом.

Выдохнув, Быстров поблагодарил Пашу, удивляясь его чуткости. Несмотря на разумную осторожность, которая с годами стала чертой характера, Быстров всё больше доверял Стрельникову.

Мика тоже в «Ама Даблам» поселился. Другой гостиницы в Дебоче не было, не считая маленьких гестхаусов. Быстров видел его на завтраке, но в переполненном зале решил не подходить, всё равно не дадут спокойно пообщаться. Мика догнал Быстрова на пробежке, пристроился рядом. Двигался легко и бесшумно, даже когда Быстров свернул на тропинку, ведущую вверх. Они бежали по влажному сумрачному лесу, перепрыгивая через корявые окаменелости старых корней. Густо пахло смолой, сырой землёй и соснами. Хвойный запах напомнил родные места:

— Пахнет, как у нас на Карельском.

— Точно! Как на Сайме. — Мика обогнал Быстрова и развернулся, рискуя споткнуться. — Ты живёшь в Санкт-Петербурге?

— Да.

— Супер! Мы — соседи. Почему раньше не сказал? Может быть, ты финский знаешь?

— Хуёмента.

— Тебе тоже доброе утро! — рассмеялся Мика. Наверняка он знал русские ругательства.

Они выбежали на пригорок, где сосны расступались, открывая фантастический вид на Гималаи. Оба застыли, не в силах отвести взгляд от зубчатой гряды, взмывающей в поднебесье. Белые перья облаков плавали у подножия каменных гигантов. У Быстрова ёкнуло сердце, когда он осознал, что впервые после ссоры с братом общается с другим человеком настолько тепло. Он смотрел на финна и чувствовал близость, которую не мог назвать ни братской, ни дружеской. Хотелось прикоснуться, но он не смел, боялся, что Мика оттолкнёт его.

Раскрасневшиеся щёки и яркие губы — приятный контраст с тем задыхающимся заморышем, которым Мика казался на высоте. Его дыхание оставалось ровным даже при беге в гору — акклиматизация прошла успешно, Мика готов к восхождению. В себе Быстров таил такую же радостно-напряжённую готовность идти вверх. Только бы сохранить силы к моменту штурма.

9 мая

Ужинали вдвоём на открытой террасе. Сели за крайний столик, куда не добивал свет уличных фонарей и не долетал пьяный гомон постояльцев. Паша Стрельников, Дунаевский, и застенчивая Катя Дудаль, и нелюдимый мурманчанин, и даже итальянцы — все видели, что Быстров много времени проводит с финном из американской экспедиции, но вопросов не задавали. А спросили, он бы не ответил, потому что сам не понимал. Он списывал свой жаркий интерес на воздействие непривычно большого числа эритроцитов, из-за которых кровь бурлила и приливала то к ушам, то к щекам, то к более укромным местам, но Пурба, — единственный, кто посмел затронуть эту тему, — объяснил на корявом английском: «Ты увидел его не так, как других. Ты смотришь на него особенными глазами. У нас так говорят». Быстров подумал и согласился с Пурбой. Некоторые явления буддисты воспринимают с подкупающей простотой. Ом мани падме хум.