Дыши, сынок, тишиной

— Не печалься, — утешал он своим бархатистым басом. — Дыши спокойно, впитывай тишину. Старайся не слышать шум мира, мир обманчив. Наобещает тебе всего, а потом ножку подставит.

Глебушка не ответил, он только смотрел перед собой и пытался понять, что случилось. Наконец, предположил объяснение своего провала:

— Наверное из-за изложения. Я хорошо его передал, но мне не хватило немного времени, я не успел написать весь текст.

Глеб резко встал, будто увидел нечто неожиданное, внимательно и вдумчиво осмотрел песок под ногами, пытаясь в его рельефе разглядеть ответы на тревожащие вопросы.

— Ну! Пусть ему, — успокаивал отец. — Не возмущайся: молчание — самый короткий путь к тишине.

Батюшка вздохнул, тяжко поднялся со скамьи и обнял сына. Совсем уже взрослого сына. Вот ведь чудо какое: рождается у тебя дитя, ты любишь его будто маленькую частицу тебя самого. А потом, внезапно, сам не заметишь, как и когда это произошло, рядом с тобой стоит взрослый человек, который уже не часть тебя, а самостоятельное и отдельное существо. И четкой границы между твоим малышом и этим парнем нет. Ибо этот парень — тоже твой сын. Ох уж это время…

— Ты уже взрослый, — успокаивал отец. — Ты знаешь, как себя вести.

Глеб знал — нужно жить в тишине. Так говорил отец. Дышать этой тишиной: “Господи” на вдохе, “Помилуй” на выдохе. Нужно жить в тишине, потому что только в тишине можно услышать Бога.

Но как ее сохранять, эту тишину, когда даже Артамошкин поступил! И с таким высоким баллом, что Глебушка не рассказал об этом отцу — стыдно было за свои скромные результаты. А ведь Артамошкин совсем плохо готовился, в церкви бывал редко, да и сам не знал, хочет ли стать священником.

А Глеб хотел. Но теперь будто между ним и великим будущим, которое заканчивается там, за концом жизни, там, где Великий Господь ожидает его с умноженными талантами, между ним и Богом, будто кто-то гигантский поставил препятствием ладонь. Так ставят руку на столешницу, по которой бежит муравей. И Этот Кто-то — Сам Господь. И кто скажет — обходить ли руку Божью, взирая на нее как на препятствие, или со смирением отойти? Тот, который в притче о талантах отошел со своей единственной монетой, вернул то, что дали, и был наказан. Но видеть руку Божью и как праотец Иаков сражаться с нею Глеб не желал, и такого смирения не понимал, и самого этого места в Священной истории тоже не понимал. Может быть, это самое сложное место в Ветхом Завете.

— Где же Господь, а где я? — растянуто и задумчиво проговорил Глеб, и обратившись уже к отцу, добавил: — Как понять, какое препятствие Господне, а какое нет?

— Просто, — ответил батюшка и снова уселся на скамью, увлекши с собой и сына. — Все препятствия Господни. Все Божье в мире Божьем, кроме греха. И, коли к греху склоняешься, то и вздыбливается мир стеной вокруг тебя. Препятствие — это следствие греха. В Раю не было препятствий, а без Рая появились.

— И что же делать? — Глеб нуждался в простых и прямых ответах. — Преодолевать их или смиряться?

— А как захочешь, — батюшка прямых ответов не давал, а только улыбался с видом человека, у которого все хорошо, и у которого сын не получил внезапного удара судьбы. — Если истинно смиришься — Господь устроит твой путь. А если пойдешь сквозь стену, то и тут Господь поможет. Но грех придется изжить терпением, потому что он вспучится в тебе, разойдется еще больше. И тогда терпением можешь его удавить, и препятствие отойдет.

— Выходит, все сводится ко греху.

— Выходит. Любое препятствие — это грех внутри тебя. Отыщи его и вырви. Вот тебе и преодоление.

Через несколько дней Глеб подобрал профессию по душе — удастся ли поступить в следующем году — неизвестно, но год терять не разумно, а ремесло рук не тянет.

Вопросы все еще угрызали его встревоженную душу, но успокаиваясь день ото дня, он терпеливо расставлял по подходящим местам кирпичики разрушенного мироздания, разрушенного представления о мироустройстве, о своем месте в этом мире и о Боге.

По утрам, пока все спали, он уходил к ручью и здесь читал Псалтирь — единственное, в чем он умел найти успокоение.

В конце концов отец, который в эти дни не имел времени поддержать сына, но который все видел каким-то духовным боковым зрением, увез его в Задонский монастырь, как только появилась возможность. Там пробыли они три дня. Глебушка и впрямь утешился у мощей своего любимого святителя, остудил разгоряченный дух в славном источнике, и утих, вернувшись в привычное для него возвышенное равновесие.

С тех пор приходил он к своему любимому ручью, как и раньше, подышать тишиной, в которой иногда слышал Бога. Будь он священник или электрик, иконописец или водитель маршрутки — он научится носить с собой эту Божью тишь. Не путь важен, по которому пройдет душа, а цель, к которой она устремлена. А с такой великой целью, какая дана христианину — любой путь благостен.

В одно раннее утро, в которое Глеб снова окунулся в безмолвие старого сада, услышал он за спиною батюшкины шаги, грузно ступающие по сыпучему косогору.