Дyxless 21 века. Селфи

Ровесники, сука, с которыми я не могу поддержать разговор, потому что единственная тема, которая меня в данный момент волнует, звучит так:

«Люди, прошло уже двадцать лет с того дня, как мы окончили школу. Менялись режимы, президенты, мода, музыкальные стили, форматы. Выходили сумасшедшие фильмы и книги. Наконец, произошла, мать ее, интернет-революция. Где же вы были, пока все это происходило? ВЫШЛИ ИЗ КОМНАТЫ?»

Как же так вышло, зайки мои, что кто-то ловко перевел рельсы и отправил наши поезда по разным путям? Как раз лет двадцать назад. Одинаковые советские дети, которые одинаково не любили совок, слушали одно и то же «Кино», ходили в один и тот же первый «Макдоналдс», потом радостно приветствовали 1991-й, потому что к тому моменту нам всем это уже одинаково осточертело. И все мы одинаково мечтали о том, что то, куда мы все сейчас идем, будет совершенно другим. Но оказалось, что как раз это «одинаковое другое» мы представляли слишком по-разному.

И вроде бы тот отъезжающий в новый мир состав целиком состоял из нас, таких обалденных и целеустремленных, а сегодня мы случайно встретились на полустанке, и в моем вагоне редкие запоздалые пассажиры, а вас там битком, целый состав. Идет мимо, монотонно грохочет, и в нем опять поет Алла Пугачева, там опять жрут пельмени «крестьянские», пахнет елочкой и играет блатнячок…

Внутренний монолог прерывает щелчок зажигалки. Где-то слева над ухом. Оборачиваюсь.

– И часто у вас так? – За мой стол подсаживается та самая блондинка.

– Часто что? Разговоры о политике?

– Я имела в виду, часто вы так родителями собираетесь? Мы в классе «новенькие», в этом году только пришли.

Я, можно подумать, «старенький».

– Бывает, что собираемся, – вру я, – родительский класс у нас дружный.

– Я уже успела заметить, – улыбается она, протягивает руку. – Катя.

– Владимир, – осторожно пожимаю в ответ руку, разглядывая собеседницу.

Правильные черты лица, яркие голубые глаза, сдержанный макияж. Характерный абрис груди. Чуть полноватые, но все еще привлекательные бедра. Одежда не ультрамодная, но в целом все довольно стильно. Катя из тех, кто следит за собой тщательно, но без фанатизма.

– А я вас знаю. Я вашу книгу читала.

– Спасибо, – говорю без должного энтузиазма.

– Вы даже не хотите узнать, какую? – прищуривается она.

– Самую первую. Она во всех туалетах России лежала. Знаете, приличные книги в каждой библиотеке, а мои – в каждом туалете.

– Как-то вы плохо о себе, любимом, отзываетесь.

– Кто сказал, что я себя люблю?

– Ну…

– Это во-первых. Во-вторых, Катенька, наличие книги в туалете российской квартиры – это не плохо, а неимоверно хорошо.

– С чего вдруг?

– В библиотеках теперь книги в основном пылятся, а в туалетах их хотя бы читают. Вот такая диалектика. Я не слишком сложно объясняюсь?

– Куда уж проще.

Повисает пауза, во время которой мы, не особенно стесняясь, сканируем друг друга глазами.

– Вы сейчас что-то пишете?

– «Рождественские рассказы».

– Странная для вас тематика. У вас обычно наркотики, клубы, легкодоступные женщины, циничные издевки над современниками. Какое уж тут Рождество.

– Все артисты в момент творческого кризиса выпускают альбом «Рождественских песен». А у меня вот рассказы.

– И давно у вас кризис?

– Года три, – огрызаюсь я, – как с героина слез. Сначала сложная реабилитация, потом опять сорвался. Клубы, девушки, и… понеслась душа в рай.

– Вы сейчас серьезно?

– Конечно. Вы же серьезно содержание моих книг описали? Вот я стараюсь соответствовать.

– Вы совсем разговаривать не настроены? – Катя оценивающе смотрит на меня. Так, как смотрит женщина на стадии принятия решения. Между «полный козел» и «в общем, ничего».

– Почему же, – прикуриваю новую сигарету, сдаю назад, – я минут десять как попытался. С родителями одноклассников. Но не смог попасть ни в одну тему.

– Странно. – Она отбрасывает прядь волос, так что это не оставляет мне выбора. – У вас же столько общего должно быть. Вы же сказали, что часто с родителями собираетесь.

– Врал, – делаю шаг вперед, сокращаю дистанцию, – как и про героин. Кать, я на самом деле здесь появляюсь дважды: на Первое сентября и на какой-нибудь подобный сходняк. Хотя, конечно, опять вру. Только на Первое сентября. Сегодня должна была моя жена пойти, но она заболела.

Катя отводит глаза, выпускает дым. Отворачивается.

– Приходится замещать жену. – Я выдерживаю паузу. – Знаете, разведенные родители легче идут на компромиссы.

– Знаю. – В ее взгляд возвращается интерес.

– Но в целом я плохой отец. Фиговенький такой родитель, если честно. Родитель-прогульщик. Я даже не знаю, как у нас классную руководительницу зовут.

– Прекратите! – Она убирает зажигалку и сигареты в сумочку. – Дело не в руководительнице. Плохой отец – это… в общем, не важно.

И в этот момент, согласно ритуалу, мы должны расстаться, чтобы встретиться как-нибудь еще. В выходные, через неделю или через год.

– Кать, а вам группа «Кино» нравилась? – говорю я тоном, который ясно дает понять, что встретиться хотелось бы дважды: сегодня вечером и завтра утром.

– Странный вопрос. При чем тут «Кино»?

– Просто скажите: «да» или «нет»?