Дyxless 21 века. Селфи

– Ну… как тебе объяснить… не суть. В общем, в какой-то момент Родина моя приказала долго и счастливо жить (в основном тем, кто успел ее покинуть), а всем остальным предписала немедленно переквалифицироваться в подлецы и ебать лимитчиц для повышения генофонда (прочие особи женского пола либо спились/сторчались вприкуску с томиком Ахматовой, либо успешно уехали из страны на Рублевку). Уезжать я не хотел… Дай затянуться…

– Ну? – Она подносит сигарету к моим губам, держит ее, пока я втягиваю в себя дым, после затягивается сама.

– Что ну?

– А дальше?

– Дальше как в анекдоте про хохла, который внуку рассказывает, что фашисты поставили его перед выбором: либо расстрел, либо сосать. «И что ты, дедушка, выбрал?» – «Расстреляли меня внучек, рас-стре-ля-ли…»

– Такую ты ересь несешь, – откидывает она одеяло, вскакивает и тянется за шампанским, – просто бред!

– Я не ересь несу, я сочиняю. Я ж писатель.

– Да, пишешь ты классно, – аккуратно кидает она окурок в пустую бутылку, достает из ведерка вторую, – а врешь хреново. Тебе нужно больше писать и меньше говорить.

– Я стараюсь и того и другого меньше.

– Это ты зря! – Она довольно профессионально откупоривает бутылку Laurent-Perrier

. – Я бы вот мечтала уметь писать, как ты.

– Я бы тоже хотел, чтобы кто-то писал, как я. А я бы только за гонораром ходил.

– Я официанткой работала два года, – предваряет она мой интерес к ее сноровистым движениям и разливает шампанское в бокалы.

Я протягиваю руку за своим.

– Мы будем еще? – праздно интересуется она, глядя мне куда-то в область солнечного сплетения.

– Ты сколько моих книг прочитала? – тщеславно интересуюсь я.

– Я? – Она выдерживает долгую паузу. – Ни одной! Четверть вот этой пролистала, пока в очереди стояла.

– А чего ты тогда делала на встрече? – смеюсь я.

– Меня подруга попросила подойти и взять автограф. Она по тебе с ума сходит. Если узнает, что мы, – прыскает в ладошку, – что я… глаза мне выцарапает. Слушай, – проникновенно цокает она языком, – а давай ты ей напишешь что-нибудь специальное. Может, фотку твою пошлем?

– Давай. Только с твоего номера… сама понимаешь.

– Хорошо.

– Лист бумаги и ручку. Сигарету. Как подругу зовут?

– Олеся!

«Олеся! Ты моя любимая читательница!» – аккуратно вывожу на листе формата А4.

– Ну и про меня что-нибудь, – застенчиво улыбается она.

– «У тебя самая лучшая подруга на свете». Так пойдет?

– Ага.

– Теперь кладем на грудь. Вот. Попал я в кадр? Фотай. Черт! – В тот момент, когда срабатывает вспышка айфона, я теряю сигаретный уголь, который сначала прожигает лист бумаги, потом, кажется, кожу на груди.

– Ой-ой-ой! – Айгуль дует мне на грудь. – Может, водой?

– Не надо, – в порыве дешевого геройства я прикуриваю остаток сигареты.

– А может, не водой? – блядским движением она облизывает губы и целует меня в грудь. Спустя некоторое время отрывается и, положив подбородок мне на грудь, смотрит прямо в глаза и шепчет:

– А ты никогда не думал, что будет, если рассказать все как есть?

– В каком смысле? – искренне не понимаю я. Слова «как есть» вызывают легкий велопробег мурашек по спине, будто мне есть что скрывать. Будто бы существует это мифическое «как есть».

– Ты же врешь всем, вот как с дочерью. Попробовать не врать, а однажды сказать правду.

– Пробовал. Еще хуже будет. Представляешь, что будет, если с завтрашнего дня все друг другу начнут правду говорить?

– Что?

– Все рухнет как карточный домик. Сначала миллионы разводов по всему миру, потом гражданская война, потом Третья мировая, потом – все… конец…

– Откуда ты знаешь?

– Я предполагаю. – Делаю глоток шампанского. – Вот ты мне сказала про «правду», и я начал конструировать мир, в котором никто не врет. Теперь буду о нем думать всю ночь. Не усну.

– Да ну тебя! – Она приподнимается на локте и игриво щелкает меня по животу. – Не можешь нормально ответить, все время придуриваешься.

– Я не придуриваюсь, я честно тебе отвечаю. – Я в самом деле почти начал думать о мире условной правды. – Я пытаюсь придумать такой мир, но у него нет точки опоры…

– А у нашего мира есть?

– Конечно.

– Что?

– Страх.

– Я серьезно, – капризно надувает она губы.

– И я серьезно. Всеми движет страх.

– Какой страх?

– Страх быть раскрытым. Страх, что кто-то разоблачит нас и поймет наши истинные намерения. Мы же все совсем не те, кем хотим казаться, врубаешься?

– Кажется да. Слушай, – прихлебывает она шампанское, слегка обливается, поспешно меняет тему разговора, – а ты, когда пишешь, перевоплощаешься в своих героев?

– Не то слово. Дашь мне свой телефон, я выберу фотки, которые твоей подруге послать, а стремные сотру, ок?

– Ну, постоянно думаешь как они, – тянется она за телефоном, а я смотрю на изгиб ее спины, на раскиданные по плечам волосы и думаю о том, какого черта ее пробило на этот нелепый, неуместный диалог. – Живешь как они. Говоришь как они.

– Да я даже в туалет хожу как они и с девушками знакомлюсь так, как они бы знакомились… Какой код?

– Я сама наберу, – скользит она пальцами по экрану. – Вот, например, ты сегодня со мной знакомился как герой своей новой книги или… как кто?

– Как Кокто.

– Кто-кто?