Дyxless 21 века. Селфи

Я перехожу на бег, он тоже ускоряется, Жанна подпрыгивает за нами на своих десятисантиметровых шпильках. То есть трое взрослых людей бегут за одной восточной сучкой. Правда, очень красивой.

– Я, честно говоря, уже не успеваю смотреть, – тараторит чувак, – поздно прихожу. Перевелся во вторую смену, сначала вроде бы все устраивало, но вот…

– ТЫ МОЖЕШЬ ЗАТКНУТЬСЯ?! – резко останавливаюсь я. – Я не знаю Олега Брониславовича, не знаю тебя, не знаю твою маму. У МЕНЯ НЕТ ВРЕМЕНИ, ПОНИМАЕШЬ?! – почти срываюсь я на крик. – У меня очень важные дела, понимаешь? Приходи на следующую встречу в «Москве». Через месяц или через три… на сайте объявят.

– Станиславович же… – мямлит он, застывая в нелепой позе: в каждой руке по две книги. (Почему четыре? Он же говорил про три. Кругом одни вруны!) Челка какая-то белесая, плащ этот дурацкий. Стараюсь не залипать на деталях, но получается плохо. – Он заболел теперь, Олег Станиславович…

– Да хоть Венцеславович! – Краем глаза я замечаю, что Айгуль покидает магазин.

Бегу за ней, выскакиваю из магазина, успеваю схватить ее под локоть в тот момент, когда она готовится сигануть в подземный переход. Она вздрагивает от неожиданности.

– Всего два слова, – говорю я, – послушаешь?

– Послушаю, – выдыхает она.

Задним ходом подъезжает моя машина с водителем, на пороге магазина застыли Жанна, мужик в плаще. Какие-то люди оборачиваются на меня, проходя мимо, и, кажется, кино кто-то опять поставил на паузу.

– Что значит «Айгуль»?

– Это три.

– Что три?

– Три слова, – спокойно говорит она. – А обещал два.

– Когда любишь, не считаешь. – Достаю сигарету, закуриваю. Ее глаза крупно. Прикидывает. Взвешивает за и против. Или делает вид, что взвешивает. – Садись! – Открываю дверцу подъехавшей машины.

– Ты уверен? – Она делает шаг вперед.

– Я никогда ни в чем не уверен. Я всего боюсь. – Последнее, кстати, сущая правда.

Придерживаю дверцу, оборачиваюсь к Жанне, очерчиваю в воздухе воображаемую телефонную трубку.

Помогаю Айгуль сесть в машину, говорю водителю, куда ехать.

Жанна подбегает к машине, за ней семенит бородатый.

– Мне вам два слова нужно сказать… – начинает Жанна.

– Жан, давай не сейчас, – киваю в сторону сидящей в машине девушки.

– Три книжки всего, – канючит бородатый. – Просто подпись поставьте…

– Господи, давайте уже! – принимаю книжки, ручку. Быстро калякаю автографы.

– Это правда важно, – вкрадчиво говорит Жанна. – Тут одна вещь произошла. Странная…

– Что, опять я по скайпу звонил?

– Вы на меня за ту историю сильно сердитесь?

– Нет, вообще про нее забыл. Можем завтра потрещать, с утра, перед пресс-конференцией. Мы же в одном отеле ночуем?

– Да. Мы точно поговорим?

– Я тебе обещаю. – Возвращаю бородатому подписанные книжки, берусь за ручку дверцы.

– Скажите, а у вас есть родной брат?

– Ты об этом хотела поговорить?

– Да. Точнее не только об этом, – говорит она с плохо скрываемым волнением. – Все-таки ответьте, у вас есть брат?

– У меня нет брата! – пытаюсь шире раскрыть дверцу, но она ее удерживает.

– Тогда давайте прямо сейчас, это очень серьезно!

– Я прошу тебя, давай завтра! – дергаю дверцу на себя, сажусь в машину.

– Вы не играйте в злого, вам это не идет! – выглядывает из-за плеча Жанны бородатый.

– Что, простите?

– На вас когда это накатывает, просто говорите про себя: «Это не я, это не я!».

Собираюсь ответить, но сказать, собственно, нечего. Молча киваю, закрываю дверцу. Машина трогается.

Мы медленно движемся мимо прохожих, мимо Жанны с бородатым, стоящих с растерянными лицами. Бородатый в этот момент похож на перевернутого на спину жука. Меня снова, как утром, бьет легкий стрем, потом краски смазываются. Люди смазываются, Москва смазывается.

Я ныряю в ее волосы и думаю о жуке. Жуке-пожарнике или жуке-носороге. В общем, таком большом, с кривыми клешнями. Еще думаю о том, что ее волосы пахнут чужим уютным домом, комфортом, взбитыми подушками и защищенностью…

– Я знаю, что обещал… Я не обманывал, просто так вышло. Постарайся понять: это же моя работа. Встреча затянулась, потом еще два интервью, в итоге опоздал на поезд. На самолет билетов уже не достать, завтра полечу первым рейсом. Ну почему ты молчишь? Что? Я не слышу. Нет, завтра никаких дел не найдется. Ничего не придумаю. Точно вечером. Прости. Я люблю тебя, слышишь? Алло!.. – кладу трубку.

– Это жена? – спрашивает она после долгой паузы.

– Дочь.

Движением фокусника она достает из ниоткуда сигарету. Прикуривает, делает несколько глубоких мужских затяжек. Картинно откинув голову на подушку, выпускает толстую сизую струю в потолок, потом спрашивает, не глядя на меня:

– Чувствуешь себя сейчас полным говном?

– Я себя им постоянно чувствую.

– И как это?

– Сначала противно, потом привыкаешь, потом привыкают другие, а потом делаешь из этого фирменный стиль. Что значит «Айгуль» по-русски?

– Ты уже спрашивал.

– Правда?

– Лунный цветок. Возвращаясь к говну… Это тебя родители так научили или сам, с годами?

– Нет, что ты. Родители меня учили Родину любить, не быть подлецом и ни в коем случае не спать с лимитчицами.

– С кем?