Дyxless 21 века. Селфи

– То есть делиться этим с психиатром – слишком интимно, а рассказать сотне тысяч читателей в самый раз? – Я через силу улыбаюсь.

Он пожимает плечами:

– Может быть, легче сделать вид, что все это было литературным вымыслом?

– Не знаю, – говорю, – сейчас… сейчас как-то трудно об этом думать. – Я подзываю рукой официанта. – Счет, пожалуйста.

– Я закрою, – останавливает меня Макс. – Чуть не забыл: знаешь, почему он тебе в камере про билет долдонил? Камю погиб в автокатастрофе, возвращаясь в Париж. После смерти среди его вещей был найден неиспользованный железнодорожный билет до Парижа. Твой псих стремился следовать ритуалу.

– Во всем этом чувствуется какая-то недосказанность, – хмыкаю в ответ, беру пальто и встаю из-за стола. – Увидимся!

– Не пропадай. – Макс машет в воздухе телефоном. – Если что, пароль все тот же: Марика.

Долго бесцельно брожу арбатскими переулками. Мысли в голове мечутся от Оксаны к двойнику и обратно. На Старом Арбате всюду пахнет едой. Вспоминаю, что практически ничего не ел за прошедшие двое суток. Через окна кафе видна витрина, в которой лежат груды произведений фастфуда. Захожу.

Официантка некоторое время пристально смотрит на меня, потом изрекает:

– У нас бизнес-ланч час назад закончился.

– Я похож на человека, который ходит на бизнес-ланч?

– Вообще-то нет, – с опаской отвечает она и отступает в угол, где стоит мужчина в костюме, видимо, менеджер заведения.

Некоторое время я смотрю на горки сандвичей с заветренной ветчиной, на буррито и блины с начинкой, выглядящие так, будто оболочка сделана из клеенки, а не из теста.

Краем глаза вижу, как официантка с менеджером с напряженными лицами шепчутся, поглядывая на меня. Пытаюсь понять, в чем, собственно, дело, что со мной не так.

На разделочных столах стоят микроволновые печки и кофейный аппарат, над ними висит постер «Кока-Колы» в стиле 1950-х годов, а чуть левее от него – металлизированный плакат с полустертой рекламой пива. В его зеркальной поверхности отражается сильно небритое изможденное лицо, половину которого занимают краснющие, обведенные чернильными кругами глаза наркомана. «Малофеев выглядел сильно лучше, – думаю я, – гораздо лучше, чем я в хорошие времена». В раздумье запускаю руки в карманы пальто, нащупываю единственную банкноту, которая по извлечении оказывается видавшей виды пятидолларовой купюрой. Рассеянно таращусь на нее.

– Вы доллары принимаете? – спрашиваю, не особенно рассчитывая на положительный ответ.

– Не принимаем, – говорит менеджер.

– Жаль, – искренне говорю я. – В самом деле, есть хочется очень сильно… Может, сделаете исключение?

– Не сделаем, – грозно насупившись, отвечает он, залипает глазами на моей купюре – и после паузы, словно соблюдая одному ему ведомый ритуал, спрашивает: – Вы заказывать будете?

Я отрицательно мотаю головой.

– Тогда, может, вам лучше на улицу выйти? – предлагает он.

– Вы считаете? – скорее утвердительно замечаю я, разворачиваюсь и выдавливаю плечом стеклянную дверь.

В переходе под Новым Арбатом молодые люди с помятыми лицами поют под гитару Летова, а победивший «пластмассовый мир» проносится над их головами, бухая колесами джипов и улюлюкая сиренами лимузинов. Впрочем, не весь. Та его часть, которой пока не досталось мест в представительских авто, семенит по трубе перехода, цокая каблуками тысячедолларовых туфель, и смущенно отводит глаза от музыкантов.

Девушка со шляпой в руке пристает к прохожим с просьбами помочь материально. Когда я шагаю мимо, она замолкает.

Труба выплевывает меня к американскому посольству, и какое-то время я двигаюсь бесцельно вперед, потом направо, потом вниз, пока наконец не оказываюсь у моста. Вода в реке застывшая, обездвиженная, обдающая холодом даже на расстоянии. И никакого желания остановиться, закурить и долго смотреть на реку.

На набережной нескончаемый поток машин в обе стороны и ни одного человека на тротуарах. Даже привычных рыбаков, выуживающих из воды радиоактивных чудовищ, и тех нет.

С другой стороны, что может делать нормальный человек на набережной в пятницу, в конце рабочего дня? В это время все сидят в ресторанах, или возвращаются домой, или делают покупки в магазине, сверяясь по телефону с женой.

Да и я не особенно похож на человека, который станет разгуливать в подобном месте. Во всяком случае, раньше этого за мной не водилось.

Мы с Оксаной любили этот район Москвы. Сидели на шестидесятом этаже, в ресторане с панорамным видом, лениво потягивая белое вино, и нехотя разговаривали, рассматривая укутанный зыбким маревом город. Однажды мы справляли ее день рождения, и всем тогда было безумно весело то ли от вина, то ли от хорошей компании. Я пытаюсь вспомнить детали того вечера, но у меня не получается. Видимо, человеку не свойственно запоминать моменты, в которые он был счастлив.