Дзен футбола

Но это, конечно, неправда: Москва становится все менее понятной. Во всяком случае, для меня. На бульваре, например, висела вроде бы и незатейливая афиша: «Игорь Саруханов: 20 лег под парусом любви». Но я никогда не узнаю, как выглядит этот русский Арион, потому что про хожие пририсовали ему пейсы, крест и лозунг «Долой правительство Ющенко».

Привычно почувствовав себя чужим на празднике, я отправился «наблюдать реализм жизни». Он не заставил себя ждать. У памятника Марксу, и впрямь похожего, как писал Довлатов, на кляксу, бездомный негр собирал окурки.

- Все, как дома, - слегка запутавшись, подумал я, но был не прав, потому что в Москве другая архитектура.» Краснокирпичная византийская готика - о I Кремля до пивного завода в Хамовниках - I этом городе борется с античным ордерол* Склонная к плодородию советская власть пре, j почитала кудрявые коринфские колонны с кап1 I стой капителей и рог изобилия, плавно перех*; дящий в герб языческого гербария. Любуж* гранитным «Тяжмашстроем», я обнаружил, чт*. слева от классического портика стоит шалма j «Шварцвальд», а справа - «Акапулько». ° Такая, прямо скажем, райская география о; кращает и улучшает глобус. Например, в про* шлом году в моем любимом отеле «Пекин» par '. полагался ресторан «Гонк-Конг», в этот раз его; сменило казино «Нью-Йорк».

Расправившись с расстоянием, Москва взя-; лась за время: здесь жить торопятся и чувство-• мать спешат.

- Особенно - за рулем, - добавлю я,; вспомнив красивую блондинку, которая ехала ' в своем «Мерседесе» по тротуару Садового; кольца. Причем - давно: кольцо большое, да • и пробок не меньше. Как и все остальные, '. она не отрывалась от мобильника. Благодаря; ему, гость в Москве знает все о хозяевах. " Иногда больше чем хотелось бы, как это слу; чилось на Пречистинке, когда идущий передо • мной бизнесмен, горячо и простодушно доверял телефону свои бескомпромиссно преступ ные планы.

«Славянская душа, - умилился я, - всегда нараспашку». И тут же убедился в этом за чашкой кофе в стоячем арбатском буфете, где рядом со мной, но, не обращая на меня внимания, завтракала девица в пронзительно короткой юбке. Биография ее была немногим длиннее, судя по тому, как быстро она ее выплеснула своему сотовому собеседнику. Исчерпав тему, девушка тревожно задала трубке встречный вопрос: - А ты что вообще по жизни делаешь? Задумавшись над ответом на чужой, но и мне не чуждый вопрос, я решил, что пора набраться мудрости. Спустившись в метро за очередным афоризмом, я с удивлением прочел его: «Будет богат, кто на поле своем трудов не жалеет». Катон.

- Это какой же - Старший или Утический? - спросил я спутника. - Какая разница?

- Не скажи. Первый не советовал снимать с рабов цепей даже в праздники.

Мрачные мысли, впрочем, быстро покинули нас, потому что рядом с хозяйственным Като-ном висела соблазнительная реклама женского, видимо, корсиканского, белья: трусы назывались «Вендетта».

ПАМЯТИ ПОЧЕРКА

В

московский музей классика я приехал, чтобы взглянуть на его рукописи. Купив билет, но не найдя парадного входа, я зашел в какой попало.

- Вам, собственно, кто нужен? - строго спросила конторщица. - Толстой.

- Он всем нужен, - сурово сказала она, но все-таки отвела в зал, где под стеклом стеллажа вальяжно расположились корректурные гранки, сплошь исписанные мелким, но стройным почерком.

Когда-то я работал метранпажем в старой, еще настоящей, типографии, поэтому первым делом пожалел наборщиков. Садизм Толстого заключался в том, что он не исправлял ошибки, а заменял рукописной страницей печатную. Как будто сам вид окоченевших строчек выводил его из себя.

Чтобы оправдать писателя, надо вспомнить, с какой одержимостью он объяснял человечес I кую жизнь. Автору, сажавшему четыре «что» в I одно предложение, было мучительно трудно ос-» тановить поток уточнений, отдав в холодную I печать еще теплую рукопись. Ведь она - не чер-; новик текста, а его исподнее. Поэтому автогра• фы великих рассказывают нам больше, чем их j портреты. На письме статику образа заменяет «динамика мысли. Плюс, конечно, темперамент: I Бетховен рвал пером бумагу, Бах обводил красj ным там, где про Бога. • Тайна почерка, конечно же, в его неповтори• мости, столь же бесспорной, как отпечаток • пальца. Но если в последнем случае об уникаль-I ности рисунка позаботилась природа, то в пер-I вом - культура. Учась писать, мы становимся*. разными. • Значит ли это, что безграмотные больше по• хожи друг на друга? И что, утратив почерк, мы I вновь станем одинаковыми? j Подозреваю, что это возможно, ибо письмо,! как походка, - индивидуальный навык, способ-; ный придать телесную форму бесплотной мыс• ли. Если ее незримость напоминает о музыке, 1 то почерк есть сольный танец пера по бумаге. j Под ту же, что поразительно, мелодию.