Дзэн и искусство ухода за мотоциклом

Помаленьку болтаем: ДеВиз главным образом рассказывает, кто я такой, а потом оттуда, где терраса сворачивает за угол, вдруг появляется Дженни ДеВиз с банками пива на подносе. Она тоже художник, и я вдруг понимаю, что она все схватывает на лету, – и вот уже мы улыбаемся друг другу: как экономятся художественные средства, если пожимать не руку, а пивную банку. Дженни тем временем говорит:

– Сейчас соседи приходили с тазиком гольца на ужин. Так приятно.

Раздумываю, что тут прилично сказать, но в итоге только киваю.

Рассаживаемся; я – на солнце, откуда не видно даже другого края террасы в тени.

ДеВиз смотрит на меня, кажется, намерен сказать, как я выгляжу, – должно быть, я сильно изменился с последней нашей встречи, – но что-то его отвлекает, и он поворачивается к Джону и спрашивает, как прошло путешествие.

Джон отвечает, что все было просто замечательно – как раз то, что им с Сильвией вот уже много лет было нужно.

Сильвия поддерживает:

– Просто побыть на открытом воздухе, на этом просторе.

– В Монтане очень просторно, – задумчиво произносит ДеВиз. Они с Джоном и учителем погружаются в беседу пока еще малознакомых людей о различиях между Монтаной и Миннесотой.

Лошадь мирно пасется под нами, а за ней в ручье искрится вода. Разговор перешел на землю ДеВиза в этом ущелье, сколько он здесь прожил и каково преподавать живопись в колледже. Джон мастерски ведет светские беседы – я никогда так не умел, поэтому слушаю и помалкиваю.

Немного погодя становится так жарко, что снимаю свитер и расстегиваю рубашку. А чтобы не щуриться, достаю и надеваю темные очки. Так лучше, но теневой стороны не видно совсем – лица едва различимы, и я становлюсь как-то визуально отстранен от всего, кроме солнца и залитых солнцем склонов ущелья. Прикидываю, не распаковаться ли нам, но вслух сказать не решаюсь. Они знают, что мы остаемся у них, – у них все интуитивно идет, как идется. Сначала расслабимся, потом распакуемся. Куда спешить? От пива и солнца моя голова превращается в зефир. Очень мило.

Не знаю, сколько времени спустя Джон высказывается насчет «вон той кинозвезды», и я понимаю, что он про меня и мои очки. Смотрю поверх очков в тень и различаю, что ДеВиз, Джон и учитель рисования мне улыбаются. Надо поучаствовать в разговоре, наверное, что-то насчет проблем в пути.

– Они спрашивают, как бывает, если механика подведет, – говорит Джон.

Пересказываю им историю про то, как Крис и я попали в грозу, а двигатель заглох, – история хорошая, но какая-то бессмысленная, соображаю я, не отвечает на вопрос. Последняя фраза про то, что бензин кончился, вызывает, как и полагается, общий стон.

– А я ведь даже сказал, чтоб он посмотрел, – вставляет Крис.

И ДеВиз, и Дженни отмечают, как Крис вырос. Он смущается и слегка краснеет. Его расспрашивают про маму и брата, и мы оба отвечаем как можем.

Жара наконец становится невыносима, и я передвигаю стул в тень. От резкого озноба весь зефир улетучивается, и через пару минут уже надо застегиваться. Дженни это замечает:

– Как только солнце скроется вон за тем хребтом, похолодает по-настоящему.

Щель между солнцем и хребтом узка. Я прикидываю: хотя сейчас лишь середина дня, осталось меньше получаса прямого света. Джон спрашивает про горы зимой, и они с ДеВизом и учителем обсуждают лыжные горные походы. Можно сидеть так целую вечность.

Сильвия, Дженни и жена учителя рисования говорят о доме, и вскоре Дженни приглашает их внутрь.

Невольно задумываюсь о том, что Крис растет не по дням, а по часам, – и вдруг я как в гробнице. Я лишь косвенно слышал о том, как Крис жил здесь, а им всем кажется, что он только-только уехал. Мы обитаем в разных временны́х структурах.

Разговор перескакивает на то, что сейчас актуально в живописи, музыке и театре, и удивительно слышать, насколько хорошо Джон разбирается в вопросе. Мне по сути не очень интересно, что там нового, и он, возможно, знает это, потому-то со мной никогда об этом не разговаривает. Уход за мотоциклом, только наоборот. Интересно, у меня взгляд сейчас такой же стеклянный, какой бывает у него, когда я говорю о поршнях и клапанах?

Общего же у них с ДеВизом по-настоящему только одно – Крис и я. И вот здесь, начиная с подколки про кинозвезду, воцаряется забавная неловкость. Добродушный Джонов сарказм насчет старого собутыльника и мотоциклетного партнера слегка остужает ДеВиза, и тот говорит обо мне как-то уважительно. Такой тон, похоже, лишь разжигает Джонов сарказм, оба это чувствуют и отруливают от меня к какой-нибудь общей теме, а потом возвращаются, но неловкость не проходит, и они снова отруливают на другую приятную тему.

– В общем, – говорит Джон, – этот тип сказал, когда мы подъезжали, что нас тут ждет разочарование, и мы от такого «разочарования» до сих пор не оправились.

Я смеюсь. Не хотел его так настраивать. ДеВиз тоже улыбается. Но потом Джон поворачивается ко мне и говорит:

– Слушай, а ведь ты, должно быть, совсем свихнулся – то есть надо быть вообще чокнутым, чтоб отсюда уехать. И наплевать, какой здесь колледж.