Дзен и исскуство ухода за мотоциклом

Все еще отдуваясь, я быстрым шагом возвращаюсь назад, теперь уже не хрустя гравием так сильно и подмечая маленькие растения и кустики там, где сосны срублены.

Снова у мотоцикла, я упаковываю вещи бережно и быстро. Я уже так хорошо знаком с тем, как все вместе подгоняется, что делаю это, почти не задумываясь. Наконец, остается спальный мешок Криса. Я его немного переворачиваю — не слишком грубо — и говорю:

— Клевый день!

Он озирается, ничего не соображая. Выбирается из спальника и, пока я его упаковываю, одевается, толком не зная, что делает.

— Надевай свитер и куртку, — велю ему я. — Сегодня на дороге будет прохладно.

Он одевается, усаживается в седло, и на малой скорости мы проезжаем по лесосеке до выезда на шоссе. Перед тем, как двинуться по нему, я бросаю последний взгляд на лесосеку. Хорошая. Милое место. Отсюда шоссе вьется все дальше и дальше вниз.

Сегодня Шатокуа будет долгим. Я ждал его с нетерпением все это путешествие.

Вторая скорость, потом третья. На таких поворотах нельзя слишком быстро. Солнце прекрасно освещает эти леса.

До сих пор в нашем Шатокуа висела дымка — проблема тыловой поддержки; я в первый день говорил о неравнодушии, а потом понял, что не могу сказать ничего значительного о неравнодушии до тех пор, пока не понята его оборотная сторона — Качество. Сейчас, наверное, важно увязать неравнодушие с Качеством, указав на то, что неравнодушие и Качество — внутренний и внешний аспекты одного и того же. Человек, видящий Качество и чувствующий его во время работы над чем-то, — это человек, которому есть до него дело. Человек, заботящийся о том, что он видит и делает, — это человек, обязанный иметь какие-то характеристики Качества.

Таким образом, если проблема технологической безнадежности вызвана недостатком заботы — как технологистов, так и антитехнологистов; и если неравнодушие и Качество есть внешний и внутренний аспекты одного и того же, то логически следует, что на самом деле причиной технологической безнадежности является отсутствие понимания Качества в технологии как технологистами, так и антитехнологистами. Безумная погоня Федра за рациональным, аналитическим и, следовательно, технологическим значением слова «Качество» в действительности была погоней за ответом на всю проблему технологической безнадежности целиком. Так мне кажется, во всяком случае.

Поэтому я поддержал это и переключился на классическо-романтический раскол, который, полагаю, лежит в основе всей гуманистическо-технологической проблемы. Но это тоже требует тщательного исследования значения Качества.

Однако, чтобы понять значение Качества в классических терминах, требовались исследования в метафизике, в ее отношении к повседневной жизни. А чтобы сделать это, требовались еще более глубокие исследования огромной области, которая связывает и метафизику, и повседневную жизнь — а именно, формального мышления. Поэтому я шел от формального мышления к метафизике, а из нее — в Качество; а потом от Качества — опять к метафизике и науке.

Теперь мы продвигаемся еще глубже от науки в технологию, и я все-таки верю, что мы, наконец, попали туда, где хотели быть с самого начала.

Но сейчас у нас уже есть некоторые представления, очень сильно меняющие все понимание вещей. Качество — это Будда. Качество — это научная реальность. Качество — это цель искусства. Остается только вработать эти концепции в практический, приземленный контекст, а для этого нет ничего практичнее или приземленнее того, о чем я твердил всю дорогу — починки старого мотоцикла.

Дорога продолжает петлять по ущелью. Солнечные лоскуты раннего утра окружают нас со всех сторон. Мотоцикл гудит себе дальше сквозь прохладный воздух и горные сосны, и мы проезжаем небольшой знак, говорящий о том, что через милю можно будет позавтракать.

— Есть хочешь? — кричу я.

— Да! — орет в ответ Крис.

Вскоре второй знак с надписью ХИЖИНЫ и стрелкой под ней указывает куда-то влево. Мы сбрасываем скорость, сворачиваем и едем дальше по грунтовой дороге, пока она не приводит нас к крашеным олифой хижинам под несколькими деревьями. Мы ставим мотоцикл под дерево, выключаем зажигание и газ и входим в главное здание. Деревянные полы приятно и гулко стучат под мотоциклетными башмаками. Садимся за стол, покрытый скатертью и заказываем яйца, горячие булочки, кленовый сироп, молоко, колбаски и апельсиновый сок. Холодный ветер вдул в нас аппетит.

— Я хочу написать письмо маме, — говорит Крис.

По-моему, это хорошо. Я иду к бюро и беру канцелярские принадлежности этого пансионата. Приношу все Крису и даю ему свою ручку. Резкий утренний воздух добавил и ему энергии. Он кладет перед собой бумагу, хватает ручку мертвой хваткой и на секунду сосредотачивается на чистом листе.

Потом поднимает глаза:

— Какой сегодня день?

Я говорю. Он кивает и записывает.

Потом я смотрю, как он пишет: «Дорогая Мама».

Некоторое время он таращится на бумагу.

Потом поднимает взгляд:

— Что написать?