Дзен в искусстве написания книг

Той самой сорокой, что выискивает блестящие вещицы, странные штуковины и деформированные кости в кучах старого хлама у меня в голове, где свалены остатки разнообразных столкновений с жизнью, да еще Бак Роджерс, Тарзан, Джон Картер, Квазимодо и все остальные герои, пробудившие во мне желание жить вечно.

Как поется в старой песне «Микадо», «у него был свой маленький список», только мой список был вовсе не маленьким, и он привел меня в страну Вина из одуванчиков, и помог перенести страну Вина из одуванчиков на Марс, откуда я отрикошетил обратно в страну темного вина, в которую ночной поезд мистера Мрака прибывает задолго перед рассветом. Но самое первое и самое важное скопление существительных было наполнено шепотом листьев вдоль тротуаров в три часа ночи, похоронными караванами на пустынных железных дорогах и сверчками, которые вдруг умолкают без всякой причины, так что ты слышишь стук своего сердца, хотя лучше бы его не слышать.

Что приводит нас к последнему откровению…

В моем списке, составленном еще в школе, было Чудище, или, вернее, Чудище на чердаке.

Когда я был маленьким и мы жили в Уокигане, штат Иллинойс, у нас в доме была только одна уборная, наверху. Чтобы включить свет, надо было пройти почти до середины темного коридора. Я пытался уговорить отца, чтобы свет оставляли на ночь. Но электричество было недешево. Свет выключали.

Примерно в два или три часа ночи я просыпался, потому что хотел в туалет. Полчаса я лежал, разрываясь между мучительной необходимостью облегчить мочевой пузырь и страхом перед тем, что, я знал это точно, поджидало меня в темноте на ступенях чердачной лестницы. Наконец боль выгоняла меня из постели. Осторожно выбираясь в коридор, я говорил себе: беги со всех ног, подпрыгивай, включай свет, только не смотри вверх. Если взглянешь вверх прежде, чем включишь свет, оно будет там. Чудище. Кошмарное Чудище, притаившееся на лестнице. Поэтому беги вслепую; не смотри.

Я бежал, я подпрыгивал. Но каждый раз – это было сильнее меня – уже в самый последний миг я моргал и смотрел в жуткую темноту наверху. И оно было там, Чудище. Я кричал дурным голосом, и мчался обратно, и будил спящих родителей. Отец стонал и ворочался в постели, удивляясь, как у него получился такой вот сын. Мама вставала, находила меня, съежившегося в коридоре, включала свет и ждала, пока я сбегаю в туалет и спущусь обратно. Потом она расцеловывала мое залитое слезами лицо и укладывала мое дрожащее тельце в постель.

То же самое повторялось и следующей ночью, и следующей ночью, и следующей за ней. Доведенный до ручки моими истериками, отец откопал старый ночной горшок и засунул его мне под кровать.

Но я так и не излечился. Чудище осталось на лестнице навсегда. Мне удалось спастись, только когда мы перебрались на запад и мне уже было тринадцать.

Что я предпринял, недавно, по поводу этого кошмара? Ну…

Даже теперь, через столько лет, Чудище все еще прячется там, в темноте, и ждет. С 1926-го и до весны нынешнего 1986-го – это долгое ожидание. И вот, наконец, просмотрев свой верный список, я создал «Чудище на чердаке» – и смело взглянул и в темноту наверху, и в арктический холод, которые шестьдесят лет оставались на месте, в ожидании, когда их пригласят спуститься вниз, сквозь мои оцепеневшие пальцы – прямо к вам в кровь. Этот рассказ на основе воспоминаний был закончен на этой неделе, пока я писал это эссе.

Я оставляю вас у подножия вашей собственной лестницы, в половине первого ночи, с блокнотом, ручкой и списком, который надо составить. Вызывайте в воображении имена существительные, дразните свое тайное «я», почувствуйте вкус темноты. Ваше собственное Чудище ждет там, в сумраке на чердаке. Если говорить тихо-тихо и записывать все слова, которые захотят вылиться на бумагу из вашей нервной дрожи…

Чудище, притаившееся наверху, в вашей собственной сокровенной ночи… вполне может спуститься.

1986

Как удерживать и кормить Музу

Это непросто. Если кому-то и удавалось, то лишь ненадолго. Те, кто стараются изо всех сил, только отпугивают ее, и она убегает прочь. Те, кто поворачиваются спиной и идут по своим делам, тихонько насвистывая себе под нос, слышат, как она тайком крадется следом, привлеченная тщательно изображаемым пренебрежением.

Разумеется, мы говорим о Музе.

В наше время это слово уже выходит из употребления. В большинстве случаев, когда мы слышим его, то снисходительно улыбаемся и представляем себе этакую хрупкую древнегреческую богиню, одетую в лесные травы, с арфой в руках, ласкающую покрытый испариной лоб Сочинителя.

Муза – самая боязливая из всех дев. Она вздрагивает, слыша резкий звук, бледнеет, если ты обращаешься к ней с вопросом, и уносится прочь, если ты потревожишь ее одежды.

– Что ее беспокоит? – спросите вы. – С чего она так робеет?

Откуда она приходит и куда уходит? Как заставить ее задержаться подольше? Какая ей больше подходит температура?

Какие ей нравятся голоса, громкие или тихие? Где брать для нее еду, и какую именно еду, в каких количествах, и в котором часу ее надо кормить?