Дзержинский

Она знала, что Домашевич «нелегальный», и очень боялась, что его могут арестовать у нее. Как бы это не отразилось на судьбе братьев Игнатия и Владислава, находившихся у нее на воспитании. И так после скандала, который учинил Феликс перед уходом из гимназии, ребятам приходилось туго. Директор прямо заявил: «Пусть едут доучиваться в другой город, в Виленской гимназии аттестат зрелости им не получить».

Феликс заметил и понял смятение сестры. Чтобы освободить ее от страха и развязать руки себе, он с сапожником Францем Корчмариком снял комнату на Заречной улице. Комнатушка была маленькая, под крышей.

Эта мансарда на рабочей окраине вполне устраивала Феликса. Он вел занятия в кружках ремесленных и фабричных учеников и тут, на Заречной, был действительно «ближе к массе».

Яцек — такая подпольная кличка была у него теперь — уже не мог довольствоваться лишь ролью пропагандиста, он хотел стать организатором масс, не только звать, но и вести их на борьбу.

Приближалось 1 мая 1896 года. Виленская социал-демократическая организация готовилась встретить этот день рабочими массовками. Дзержинский попросил поручить ему организацию первомайского праздника среди ремесленных и фабричных учеников. Доктор Домашевич согласился. К удовольствию Феликса, на него возложили еще одно важное дело — выпуск и распространение первомайских листовок.

У Феликса уже был опыт. Это он создал подпольную типографию в Заречье, а в Снепишках и за железнодорожной станцией наладил размножение листовок на гектографе. Верным помощником ему был рабочий Вацлав Бальцевич. Они вместе писали листовки, печатали, а когда наступала ночь, расклеивали на улицах города.

Чтобы не провалиться, квартиры, где печатались листовки, приходилось часто менять. Вот и сейчас Яцек нанял новую квартиру на Снеговой улице. Бальцевич был занят, и Яцек ждал там, когда придет новый помощник Гульбинович. Андрей Гульбинович, молодой рабочий, так же как и Бальцевич, был товарищем по партийной работе и близким другом Феликса.

— А, поэт, — говорил Дзержинский, открывая дверь и пропуская в комнату Гульбиновича, — это что же, вдохновение помешало вам явиться вовремя?

— Брось, Яцек, — добродушно отвечал Андрей, — нехорошо смеяться над человеческими слабостями. А опоздал я потому, что не сразу решился к тебе идти. Смотрю, рядом полицейский участок. Я уж думал, что дом перепутал. Ну скажи, пожалуйста, как это тебя угораздило именно здесь печатать прокламации? Такая работа у самой волчьей пасти не очень-то безопасна!

— А я так думаю, — ответил Дзержинский, — что им и на ум не придет искать рядом с собой нелегальщину.

К восьми часам вечера все было готово. Пришли Вацлав Бальцевич и Мария Войткевич. Гульбинович роздал каждому по пятьдесят прокламаций, клей и по пачке махорки — бросать в глаза полицейскому, если понадобится.

В четыре часа утра все вновь собрались в условленном месте. Последним пришел Яцек. Увидев его, Андрей и Вацлав расхохотались. Уж очень комично он выглядел. Пятна засохшего клея были на лице, на руках, даже на ботинках.

— М-да! — процедил Андрей. — В отсутствии усердия тебя не упрекнешь. Но если бы ты попался, то не выкрутился бы!

— Глупости, — ответил Яцек, — у меня была твоя махорка и мои длинные ноги.

Над Заречьем медленно вставало солнце, освещая убогие рабочие хибарки. Они взялись за руки — профессиональный революционер Феликс Дзержинский, рабочие Вацлав Бальцевич, Андрей Гульбинович и гимназистка Мария Войткевич.

Они были молоды, голодны, утомлены и счастливы.

Вечером ученики-ремесленники собрались на маевку в Каролинском лесу. Шел оживленный разговор о прокламациях, расклеенных по городу. Говорили, что в Снепишках они были так добротно приклеены, то полицейским и дворникам пришлось здорово попотеть, соскабливая их со стен и заборов. «Моя работа», — Дзержинский был удовлетворен.

На середину поляны вышел Гульбинович.

— Слово имеет товарищ Яцек!

Встал стройный, как тополек, юноша, красивый, ладный. На щеках выступил румянец.

Многие из присутствовавших знали Яцека, ему зааплодировали. Зашептались между собой девушки-швеи. На них зашикали.

Дзержинский начал выступление с разъяснения значения первомайского праздника. Он говорил, что день международной пролетарской солидарности должен расшевелить и ремесленных учеников.

— Мы сильны, молоды, физических сил нам достаточно. Давайте же разъяснять своим братьям-рабочим их интересы и способы борьбы с эксплуататорами, — призывал Яцек.

В Литве вела тогда агитацию среди рабочих и Польская социалистическая партия (ППС).

— Эта партия не является рабочей, — говорил Дзержинский, — она состоит преимущественно из интеллигентов, оторванных от рабочего движения. Классовую борьбу пролетариата ППС пускает на самотек, и потому ее программа не подходит для рабочих.

Голос Яцека окреп и зазвенел, когда он перешел к любимой своей теме — рабочей солидарности.

— Без единства рабочих всех национальностей и вероисповеданий мы ничего не добьемся. Без ясного понимания своих классовых интересов рабочее движение осуждено на гибель.