Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»

Она же сообщила о стихийной волне передвижения детей на юг — по железным дорогам. По пути они объединялись, создавали настоящие эшелоны, располагаясь на больших узловых станциях целыми лагерями. Этот детский поток растет ото дня на день и принимает угрожающий характер. В поисках выхода из этого положения начальник эвакопункта Кавказского фронта издал совершенно недопустимый приказ: поставить заслон и не пропускать ни одного такого ребенка в пределы Кавказа. Такие же заслоны встречали детей на Дону и в других местах. Ребенок попадает тут, как в западню, и, куда бы ни повернулся, всюду наталкивается на оружие. Он дичает, становится похож на звереныша, начинает искать средства, чтобы прорвать эту сеть любым способом, даже оружием. В приютах и детдомах, посещенных Калининой, детям жилось не лучше — они страдали от голода и холода, чесотки. В детских домах, рассчитанных на 40–50 детей, находилось 150–200. Дети спали по 6–8 на одной кровати, ели руками из консервных банок. Не было даже тряпья на обмотки. Дети ходили босиком, обмораживая ноги[1059].

Доклад подтвердил сведения, которые имел сам Дзержинский. Он незамедлительно связался с Лениным и предложил незамедлительно начать решать проблему. После он позвонил по телефону Наркому Просвещения А. В. Луначарскому, предложив незамедлительно встретиться. Яркое воспоминание об этом телефонном звонке сохранил А. В. Луначарский: «В один из дней того периода Феликс Эдмундович позвонил мне и предупредил меня, что сейчас приедет для обсуждения важного вопроса. Вопросов, на которых перекрещивались бы наши линии работы, было очень мало, и я не сразу смог догадаться, о чем же таком хочет поговорить со мною творец и вождь грозной ЧК.

Феликс Эдмундович вошел ко мне, как всегда, горящий и торопливый. Кто встречал его, знает эту манеру: он говорил всегда словно торопясь, словно в сознании, что времени отпущено недостаточно и что все делается спешно. Слова волнами нагоняли другие слова, как будто они все торопились превратиться в дело.

— Я хочу бросить некоторую часть моих личных сил, а главное сил ВЧК, на борьбу с детской беспризорностью, — сказал мне Дзержинский, и в глазах его сразу же загорелся такой знакомый всем нам, несколько лихорадочный огонь возбужденной энергии.

— Я пришел к этому выводу, — продолжал он, — исходя из двух соображений. Во-первых, это же ужасное бедствие! Ведь когда смотришь на детей, так не можешь не думать — все для них! Плоды революции — не нам, а им! А между тем, сколько их искалечено борьбой и нуждой. Тут надо прямо-таки броситься на помощь, как если бы мы видели утопающих детей. Одному Наркомпросу справиться не под силу. Нужна широкая помощь всей советской общественности. Нужно создать при ВЦИК, конечно, при ближайшем участии Наркомпроса, широкую комиссию, куда бы вошли все ведомства и все организации, могущие быть полезными в этом деле. Я уже говорил кое с кем; я хотел бы стать сам во главе этой комиссии; я хочу реально включить в работу аппарат ВЧК. К этому меня побуждает второе соображение: я думаю, что наш аппарат один из наиболее четко работающих. Его разветвления есть повсюду. С ним считаются. Его побаиваются. А между тем даже в таком деле, как спасение и снабжение детей, встречается и халатность и даже хищничество! Мы все больше переходим к мирному строительству, я и думаю: отчего не использовать наш боевой аппарат для борьбы с такой бедой, как беспризорность?

Я не мог найти слов в ответ. Если само предложение поразило меня и своей оригинальностью, и своей целесообразностью, то еще больше поразила меня манера, с которой оно было сделано. И тут был все то же «весь Дзержинский». И тут то же взволнованное, словно на кого-то рассерженное лицо, раздувающиеся ноздри, как будто вдыхающие веяние бури, те же горящие глаза. Дело, как будто бы постороннее обычным интересам человека, а вот прикоснулось к нему, и он уже вспыхнул, и уже горит, и уже течет от него богатым током волнующее, побуждающее к творчеству живое электричество»[1060].

Луначарский, как и Ленин, поддержал инициативу Дзержинского. Вскоре вопрос о создании комиссии был вынесен 26 января 1921 г на заседание ЦК РКП (б). На нем было принято решение: «Принять в принципе как сущность предложения, так и кандидатуру тов. Дзержинского и направить в советском порядке»[1061]. 27 января 1921 г. Феликс Дзержинский был утвержден председателем комиссии при ВЦИК по улучшению жизни детей.

Уже в день образования комиссии Дзержинский издал приказ по ВЧК:

«ПРИКАЗ

Всероссийской Чрезвычайной Комиссии № 23 Москва,

27 января 1921 г. Всем органам на местах (ЧК, 00 и ТЧК).

Президиум ВЦИК на заседании от 27/1 1921 года постановил организовать при ВЦИК Комиссию по улучшению жизни детей. Положение детей, особенно беспризорных, тяжелое, несмотря на то, что Советская Власть не щадила для этого ни средств, ни сил.