Дзержинский

Оживляло это хмурое пристанище присутствие детей: «Я часто заставала в его квартире ребятишек, бегавших, шумевших, делавших из стульев трамваи и поезда. Юзеф собирал со двора детвору бедноты и устраивал для них у себя в квартире нечто вроде детского сада».

Их отношения развиваются медленно, без потрясений. Наконец Феликс предлагает своей помощнице съездить на неделю в Татры, походить по горным тропам, полюбоваться видом глубоких ущелий, водопадов, зеленых долин. Неделя отдыха, конечно, превратилась в три дня. Но во время этого романтического путешествия они решили стать мужем и женой. В августе 1910 года Феликс и Софья поженились. А уже в ноябре Юзеф отправляет свою супругу с нелегальным заданием в Польшу...

Софья не сказала ему, что ждет ребенка. Но если бы и сказала, что бы это изменило? Партия приняла такое решение еще до их бракосочетания. Разве стал бы Феликс просить поблажек для своей жены?

Предполагалось, что командировка Софьи продлится два-три месяца. Однако в декабре ее арестовали. В тюрьме летом 1911-го у нее родится сын Ян. Его возьмут на воспитание родственники. А Софья отправится на вечное поселение в Восточную Сибирь. Дзержинский сумеет переслать жене (вплетя в обложку книги, он же переплетчик) фальшивый паспорт, с которым она совершит удачный побег. Но тем временем сам Феликс отправится в тюрьму, а затем на каторгу. Встретятся они только в октябре 1918 года, после восьмилетней разлуки.

Глава двенадцатая. ИДЕАЛЬНЫЙ ТОВАРИЩ

Связь с миром «обычных людей» для революционера Дзержинского — его сестра Альдона. В ее семье Феликс испытывает человеческие радости, никак не связанные с борьбой. Если он иногда чувствует желание перед кем-то оправдаться, то — перед ней...

Его сестре самой живется непросто. Она постоянно в поисках работы. Муж тяжело болеет. У них четверо детей, и Феликс вроде пятого, самого трудного.

Альдона знает, каков ее несчастный брат на самом деле, если отбросить его браваду. Он добр, простосердечен, бескорыстен, мужествен. Он любит природу и обожает детей. Она не понимает... Ладно бы — польский патриот. Но он — «социалист», «интернационалист», собрался, как Дон Кихот, воевать за счастье всего человечества с ветряными мельницами зла. Это какое-то наваждение, род гипноза. Иногда ей кажется, что у нее есть шанс. Ведь Феликс любит жизнь. Он нуждается в любви, говоря: «Моя жизнь была бы слишком тяжелой, если бы не было столько сердец, меня любящих». Но вот как будто бы действие гипноза ослабевает. Ее брат — в швейцарском санатории. В декабре 1902-го он пишет ей, что ему грустно без близких в эти предновогодние дни:

«Я удивлен, что ты не получила открытки с видом Татр, которую я послал тебе уже давно. Очевидно, какой-нибудь почтовый чиновник ее присвоил. У вас скоро наступят праздники, и мне очень грустно, что я не с вами. Меня точит мысль сесть и приехать к вам, но я этого не сделаю. Сколько же лет прошло с тех пор, когда мы устраивали ужины на новый год... 1894 г. был последним годом, когда в Иоде, еще будучи ребенком, провел этот день вместе с мамой... Воспоминания унесли меня в Дзер-жиново. Помнишь, как ты учила меня французскому языку и раз несправедливо хотела поставить меня в угол? Я помню эту сцену, как будто это произошло сегодня: я должен был переводить письменно с русского на французский. Тебе показалось, что я перевернул страничку и списал какое-то слово. Ты меня послала в угол, а я ни за что не хотел туда идти и не пошел. Пришла мама и с помощью своей доброты уговорила меня встать в угол. Я помню летние вечера, когда мы сидели на крыльце, и моя голова лежала на твоих коленях. Мне было так хорошо, помню, как на этом самом крыльце мама учила меня читать по складам. Помню, как по вечерам мы кричали, и эхо нам отвечало. Помню, как однажды Стась выкрикнул неприличное слово, и вы пристыженные убежали. Кто же не любит своих воспоминаний, своей молодости и детские годы жизни без забот и без мыслей о завтрашнем дне».

После подобных признаний, расчувствовавшись, Альдона вновь и вновь принимается перевоспитывать заблудшего брата. И слышит в ответ, что он никогда не свернет с дороги, что сил у него хватит на тысячу лет, что и в тюрьме он счастлив. Некоторые его отповеди звучат грубо для ее религиозного сердца:

«В своем письме ты опять писала мне об “обращении заблудшего”. Мне не нужно успокаивать свою душу и свою совесть вашей верой. Чем более люди злы, эгоистичны, тем меньше верят своей совести, и больше верят в исповедь, молитвы. Я ксендзов проклинаю, я ненавижу их. Они окружили весь мир своей сутаной, и распространяют темноту, покорность “судьбе”. Я борюсь с ними не на жизнь, а на смерть, и поэтому никогда не пиши мне о религии, о католицизме, ибо от меня услышишь лишь богохульство».

«Неисправимый» пытается убедить сестру, что в детях надо воспитывать любовь не к Богу, а к людям. В этом и будет заключаться их счастье.